Непосредственный человек - Ричард Руссо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дикки Поуп уставился на меня, озадаченный. Может, даже испугался, не рехнулся ли я. Пожимая мне руку, он не сразу ее выпустил.
— Боюсь, мне не удалось вполне передать вам серьезность ситуации, Хэнк, а я хочу, чтобы вы поняли: надвигается буря. С ливнем и градом.
Поскольку мы стояли у окна, откуда открывался великолепный вид на кампус вплоть до утиного пруда, я широким взмахом обвел весь наш профессорский на постоянном контракте пейзаж:
— Ни одного хрум-хрум облачка!
Глава 16
На пути через кампус я увидел, как Боди Пай нырнула в здание социальных наук через черный ход, и вспомнил, что она хотела со мной поговорить. Я вошел следом, рискуя потеряться в легендарных лабиринтах этого корпуса, — это здание, пока что самое новое в кампусе, было построено в середине семидесятых, когда хватало денег и на корпуса, и на сотрудников. Существует миф, якобы здание было спланировано так, чтобы студенты не смогли его захватить. Возможно, это правда. Отдельные модули, зигзаги коридоров, внезапные мезонины, не позволяющие пройти по прямой из одного конца здания в другой. Например, с первого этажа нужно либо подняться на два этажа и потом спуститься снова на первый, либо выйти и затем войти в другую дверь, чтобы попасть в кабинет, который вы прекрасно видите с того места, на котором стоите. В университете шутят: где-то в этом здании спрятан и кабинет Лу Стейнмеца, но никто, мол, не знает где.
Если моя кафедра — самая конфликтная во всем университете, то женская проблематика дышит ей в спину, а Боди Пай принимает эти раздоры близко к сердцу, отчего ей приходится гораздо хуже, чем мне. Ее всегда имеет смысл подбодрить.
— Я бы не смог работать в таких условиях, — сказал я, подойдя к открытой двери ее жалкого кабинета. Женская проблематика находится в цокольном этаже, почти целиком под землей. Из горизонтального вытянутого окна в кабинете Боди можно в щелочку разглядеть тротуар, а также стопы и лодыжки прохожих. — У тебя хотя бы секретарша есть?
Я застал Боди с сигаретой, которую она поспешно потушила.
— Девочкам не нужны секретарши. Они сами себе секретарши.
— Тебе станет лучше, если я налью нам кофе? — спросил я, поскольку вот он горячий чайник, а мне бы тоже чашечка не помешала. Я прикоснулся к стеклу — горячее, явно только что вода кипела.
— Нет, мне лучше не станет, — сказала она. — Я видела, как ты вышел из Ватикана. Думала, я вовремя улизнула.
— Ты ранила меня в самое сердце, Боди, — сказал я, разливая кофе по пластиковым стаканчикам. — К тому же мне показалось, тебе надо со мной поговорить.
— Поговорить, а не пообщаться. Разные вещи.
На это я не знал, что ответить, и она продолжала:
— У тебя бывают такие дни, когда думаешь: только бы не наткнуться на кого-то, кто мне хотя бы немного нравится? Чтобы не пришлось даже правила вежливости соблюдать?
Я присмотрелся к ней. Мы с Боди давно дружим. Еще одна женщина в нашем университете, в кого я мог бы слегка влюбиться, не будь я влюблен в свою жену, и это несмотря на то, что Боди — лесбиянка. И вечно влюбляется — романтической рыцарственной любовью, как сама говорит. Кое-что она мне рассказывает.
— Но мой подарок ты сохранила, — заметил я, указывая на объявление в рамочке, висевшее у нее за спиной: «Добро пожаловать в ведьмино ущелье». Я не мизогин, но могу играть эту роль. Кроме объявления, я напечатал для нее и бланки, где под университетской печатью добавил девиз: «Где жены женственны и мужественны мужи».
Боди развернулась и глянула на объявление.
— Некоторые сестры говорят, это дурной вкус.
— Других возражений у них нет?
— Они очень серьезны. Занудны даже.
Теперь мы уже открыто улыбались друг другу.
— Кто-то мне сказал, что баба с английской кафедры подцепила тебя на крючок, — сказала она, присматриваясь к моему носу. — Вернее, об этом все говорят.
Я попытался вообразить, какую форму могла принять эта история на отделении женской проблематики, где меня подозревают в мужском шовинизме, а Грэйси считают жалкой стареющей шлюхой. Большинство университетских женщин рано или поздно приглашают прочесть курс в мультидисциплинарной программе Боди, но Грэйси — никогда.
— Последнее время я часто мелькаю в новостях, — признал я, с запозданием припомнив, что Боди из принципа отказалась от телевизора, а значит, скорее всего, не видела ни местных новостей, ни «С добрым утром, Америка».
Поскольку ей никто еще не передал мою угрозу приступить к истреблению уток, я вкратце пересказал последние события, пока мы допивали кофе. Реакция Боди на мой рассказ оказалась досадно схожа с реакцией Лили. Чего-то подобного она от меня и ожидала, говорило усталое выражение ее лица. Кстати, прошлой зимой именно Боди наблюдала, как я задом съезжал по заснеженной Приятной улице.
Под мой рассказ она зажгла еще две сигареты, спохватилась и загасила их.
— Итак, — сказала она, дослушав. — Ты побывал у Крошки Дика. Выслушал речь про надвигающуюся бурю?
— Приливную волну, — уточнил я.
— Теперь у него это приливная волна?
— Ее невозможно остановить. Единственная надежда — успеть добраться до твердой земли. Захватить с собой друзей. Ты со мной? У меня найдется еще одно место, надеюсь.
— Чтоб у него пиписька отвалилась.
— Не следуй стереотипам, — сказал я.
— И что же ты ответил? — поинтересовалась она, и я почувствовал, как меняется атмосфера в кабинете.
— Сказал, что мы далеко от моря, нам нечего бояться прилива. Он же потребовал за выходные пересмотреть мою позицию. Велел обсудить всё с Лилой.
При нормальных обстоятельствах это вызвало бы у Боди смешок. А сегодня — нет.
— А ты сказал, что нет никакого смысла обдумывать еще раз твою позицию. Сказал, что прежде ад замерзнет, чем ты предашь друзей. Велел засранцу пойти и трахнуть самого себя в зад.
Судя по тому, как она уставилась на меня, туда же пошлют и меня, если мой ответ ее не удовлетворит.
— Придется отмотать обратно, — сказал я.
Она будто и не слышала.
— Потому что так отвечают ему те, кто верен профсоюзу. Так ответила ему я.
— Не думаю, что я так уж предан профсоюзу, — признался я и приготовился пойти и трахнуть себя в зад.
Боди оглядела свой кабинет,
