Непосредственный человек - Ричард Руссо

торчавшим поблизости. Они с прищуром изучили мое лицо и передали информацию соседям. Можно было проследить, как эта информация распространяется по рядам, порой вызывая сомнение. Кое-кого пришлось убеждать, что я и самонадеянный юноша на их плакатах — один и тот же человек.

— Обстановка накаляется, — предупредил звуковик. — Лучше бы вам скрыться.

Мисси, лишившись холодного бортика фургона, массировала виски круглым концом микрофона.

— Можно попросить их петь потише?

— Хватит баловаться с микрофоном, — сказал ей звуковик. — Как настроить уровень, когда ты такое выделываешь?

Мисси развернулась к нему и яростно потерла микрофон о зад, обтянутый твидовой юбкой, вынудив звуковика торопливо сорвать наушник.

Я махнул рукой в сторону протестующего с плакатом «Остановить бойню».

— Вы слишком молоды, чтобы это помнить, — сказал я Мисси, — но я носил такой значок во время Вьетнамской войны.

— Некоторые вещи не меняются, — кивнула она. И ведь в самом деле думала, что таким образом выразила солидарность со мной.

Ее комментарий, а не страх за личную безопасность подсказал мне, что пора уходить. Протестующие начали сцепляться рука за руку, образовав полукруг перед утками и гусями, ограждая их от Зла. Добавив пару слов к своему слогану, они теперь скандировали прямо мне в лицо: «Остановить Деверо! Остановить бойню!» Финни (гусь), напуганный столь яростной опекой, прорвал защитную линию и загоготал — громко, не в такт.

— Ну вот, — сказал спец по звуку, выставив уровень. — Мы готовы.

В дальних рядах толпы, разросшейся примерно до ста пятидесяти человек, я заприметил Дикки Поупа и Лу Стейнмеца. Лу смотрел угрюмо, но готов был действовать, если протест выйдет из берегов. Дикки ухмылялся мне — черт знает почему — и тыкал указательным пальцем в небо. Я поднял голову, чуть ли не ожидая увидеть стервятников, но дело было в другом — за сорок пять минут, минувшие с того момента, как я покинул его офис, небо омрачилось. Тучи нависали низко над головой и выглядели прямо-таки зловеще.

В одиночестве, в туалете неподалеку от моего кабинета, я мог на досуге все обдумать, а обдумать требовалось немало. Представьте себе: пятидесятилетний мужчина с лиловым носом, с тяжелым вялым членом в руке и, надо признаться, с тяжелым сердцем. О чем он думает тут, над писсуаром? По правде говоря, он думает о себе. Об Уильяме Генри Деверо Младшем. Есть и другие вещи, о которых мужчина вроде меня мог бы подумать, но в такие моменты я неизбежно становлюсь предметом своих сумрачных размышлений, и на то есть причины. Вот «я» — которого я держу в руке. Но здесь, в мужской уборной, вокруг бесчисленные и безжалостные зеркала. Затравленный Уильям Генри Деверо Младший, глядящий на меня из зеркал, напрашивается на сравнение с тем легким и бойким принцем Гарри, которого приколотили в виде плаката к палкам и злобно размахивали им возле утиного пруда. И как будто всех этих «я» недостаточно, есть еще «я» у меня в кармане — моя книга, украденная у Дикки Поупа. Я, я и еще раз я. Так много меня. И так мало.

Стоя перед писсуаром, я вдруг услышал низкое гудение, как если бы где-то включили пылесос, и почувствовал столь же отдаленное покалывание в конечностях. Невольно задумался, не являются ли краткие выпадения из времени, что происходят со мной в последние дни, симптомом надвигающегося недуга, однако тут же напомнил себе, что эти «эпизоды» мало чем отличаются от приключавшихся со мной то и дело, когда я работал над той книгой, что сейчас прячется в моем кармане. Заметив, что я куда-то испарился прямо во время разговора за обеденным столом, Лили упрекала меня: физически я вот он, но эмоционально — исчез, не попрощавшись. Наша дочь Карен много позднее тоже говорила, что ей стоит взглянуть на меня — и она уже знает, с ней ли я или в иных мирах, созерцаю некую вымышленную реальность. Если это не болезнь, возможно ли, что во мне созревает еще одна книга? Узнаю ли я приближение книги теперь, после такого перерыва? И если новая книга действительно добивается моего внимания, что мне делать? Я давно уже не питаю романтических иллюзий — если когда-то их питал — насчет писательства. Плохие книги взывают к авторам той же заманчивой песней сирен, что и хорошие, и никакой закон не обязывает тебя прислушиваться к ним, тем более когда полным-полно ваты на затычки для ушей. На том я застегнул ширинку.

Коридор был пуст, я проскользнул на кафедру через мой приватный вход, тихо закрыл дверь, включил маленькую настольную лампу, но не верхний свет, рассчитывая обрести несколько минут тишины. Низкий гудящий звук, который я услышал в мужской уборной, здесь был громче, но вскоре вдруг стих. Я потряс головой, но гудение не вернулось. Я обнаружил, что Рейчел добыла мне новую промокашку, вытащил юного Гарри из кармана пиджака и, вместо того чтобы поставить в шкаф, как собирался, открыл на первой странице и начал читать. Продвинулся всего на абзац, и тут в переговорном устройстве затрещал голос Рейчел, заставивший меня дернуться.

— Вы тут? — требовалось ей знать.

Который из нас? — задумался я. Юный Гарри, свободно перемещавшийся по всему полю? Или пожизненный игрок первой базы? Голос Рейчел звучал встревоженно. Словно она подслушивала у двери в лабораторию доктора Джекила.

— Я подумываю написать новую книгу, Рейчел, — сказал я.

— Правда? Замечательно?

Гул вернулся, как будто его спровоцировало мое заявление. Теперь он больше походил на далекий рокот. Гудит. Перекатывается. Буря, которую Дикки высматривал в небесах, видимо, настигла нас.

— У вас есть сообщения? — уведомила меня Рейчел.

Я вздохнул. Эти сообщения, пришло мне вдруг в голову, и есть та вата, которой я затыкаю себе уши. Университетская рассылка, голосовые сообщения, электронная почта (которой я не получаю) в совокупности успешно блокируют слух от песни сирен. Поначалу мы, академики-моряки, горюем об этом, а потом, пожалуй, и рады.

— Напойте мне их, Рейчел! — сказал я отважно, хотя и видел зазубренные скалы. — Не щадите моих чувств. Выкладывайте все как есть, дитя. Я в силах это вынести.

— Герберт Шонберг звонил дважды? — Представитель профсоюза, я уже много дней от него бегал. — Сказал, что непременно увидится с вами сегодня, даже если придется с ищейками вас разыскивать?

Теперь я понял, что избегал его по ложной причине. Я-то думал, Герберт хочет намылить мне голову из-за всевозможных жалоб, в том числе из-за последней, которую подала на меня Грэйси, но теперь ясно: речь идет о приливной волне Дикки.

— Скукотища, Рейчел. Нет ли чего получше?

— Декан снова звонил? По междугороднему? Передавал