Русский агент Аненербе - Дмитрий Шмокин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лебедев и Ланге присели.
— Что произошло? — спросил Лебедев срывающимся голосом, чувствуя и с трудом подавляя первые позывы паники.
— Пока ты… Пока вы гауптштурмфюрер сидели в этой земляной дыре, — Ланге часто дыша и периодически сбиваясь, заговорил громким шепотом, — Пока было совсем тихо… Всего несколько часов… А потом das Miststück… Потом какое-то время назад налетели самолеты большевиков сбросили несколько бомб на машины и прошлись двумя заходами расстреливая нашу колону, как уток на пруду. Один грузовик накрыло бомбой. И там было не ваше чертово оборудование…Verdammte Scheiße! Там сидели парни и готовились уехать. А как только мы собрали раненых и кое как привели себя в порядок появились эти черти. Я пытался вас вытащить из этой мертвецкой дыры, но не мог зайти… Меня к чертовой матери, сбивал поток воздуха, а потом вылетели вы! Das ist Scheiße… Надеюсь это стоило того! Что из-за вас мы проваландались несколько часов, не двигаясь с места.
В воздухе висел тяжелый запах пороха, мокрой поднятой взрывами листвы и подмороженной земли, вырванной кусками из почвы. Где-то неподалеку разорвалась граната, осыпав округу комьями промёрзшей грязи и щепками. Крики раненых смешивались с треском веток под ногами бойцов и свистом пуль. Вспышка новой осветительной ракеты на несколько секунд залила лес призрачным белым светом, создавая причудливые тени между деревьями.
Партизаны, словно лесные призраки, возникали из черноты — то за валуном, то за буреломом. Их валенки бесшумно скользили по насту, а маскхалаты сливались с узором снега на ветвях. Они затягивали петлю: группа за группой, отсекая фланги, гнали эсэсовцев к оврагу, где под тонким льдом уже шелестела промерзшая речушка.
— Если мы сейчас не свалим отсюда, то нам muschi!
Лебедев вытащил и повесил фотоаппарат на шею, машинально вытащил пистолет из кобуры.
— Валим!
Они распластались на снегу и поползли вниз к дороге, где предположительно должен был находится немецкий отряд.
Где-то впереди снова рванула граната; грохот ударил по ушам, а взрывная волна швырнула вверх фонтан грязи, смешанный с комками, осколками камней, коры и ледяной крошкой. Вслед за этим — визгливый стон: «Санитара-а-а!» — тут же перекрытый треском автоматной очереди.
Они вжались в землю.
В этот момент поменял свою позицию бронетранспортёр, в воздух взметнулось несколько осветительных ракет, превратив ночь в день и раздался характерный звук выстрелов двух спаренных тяжелых пулеметов MG 34, созданного фирмой «Райнметалл» еще в 1934 году. Это был настоящий шквал огня — два источника из тысячи двести выстрелов в минуту. Пулеметы буквально выкашивали все вокруг. Пули калибра 7,92×57 крушили все на своем пути, вырубая большие куски древесины из сосен, срубая толстые ветки и осыпая ползущих Ланге и Лебедева дождем щепок. Разбитые камни отскакивали, превращаясь в крупный щебень — все это летело, раня не хуже осколков от гранат. Немецкая винтовочная пуля 7,92 мм в пулемете MG 34, могла пробить кирпичную кладку, толстые доски и легкие укрытия. На дистанции до километра она сохраняла убойное действие. При попадании она, веся двенадцать грамм, наносила тяжелые ранения из-за высокой кинетической энергии. В годы войны военные медики отмечали, что ранения от немецких винтовочных пуль были особенно тяжелыми. Пуля могла пройти навылет через тело человека и сохранить достаточно энергии, чтобы ранить второго. Все это сопровождалось свистом и взрывами мин от 50-мм миномётов Granatwerfer 36.
Константин перестал ползти и что было сил вжался в снег, чувствуя во рту железистый привкус земли, смешанной со снегом.
— Господи… Не дай мне сгинуть здесь… Господи… Спаси и сохрани… Не прими меня в утрату… — взмолился он.
Наконец все стихло. Округа наполнилась криками и стонами раненых. Партизаны не смогли бы выдержать такого второго шквального огня, поэтому начали отступать, пользуясь тем, что немцы меняли боекомплекты и ствол у одного пулемета. Расчет немцев перетаскивал минометы выбирая более выгодную позицию. В небо снова поднялись несколько осветительных ракет — белые, слепящие, яркие шары. На несколько секунд они застыли в небе и медленно пошли вниз к земле. Тени от сосен резко поползли в стороны, превращая людей в уродливых великанов, а кусты — в сплетения костяных рук. В этом мертвенном свете стало видно всё: искаженные лица убитых людей, дымящиеся воронки, кровавые дорожки на снегу от раненых. Но тьма сомкнулась вновь — еще гуще, еще беспощаднее.
Снова ударили MG-34 и минометы — снова жестокий бой втянул все вокруг в свою воронку.
Лебедев очнулся в клубящемся дыму, сжимая в потной ладони «Люгер». Ланге исчез — должно быть, он потерял его в этой адской карусели взрывов и криков, а он сам, оглушённый, прополз не туда — потеряв правильное направление и «вполз» на позиции партизан. Вместо немецких касок вокруг торчали корявые пни, обсыпанные снегом, и валежник, напоминающий окопные завалы. Его хриплое дыхание вырывалось клубами пара — не поймёшь, вокруг своё или чужое.
«Блять… Где все?», — лихорадочно пытался он сообразить куда он выполз.
Рядом раздался шорох. Не впереди — сбоку. Константин сел и прижался спиной к ближайшей сосне, но поздно. Ослепительная вспышка ракеты выхватила из темноты лицо: курносое, обветренное, с обмороженными щеками. Парнишка лет восемнадцати, в рваной фуфайке ватнике, сжимал ППД так, будто это единственное, что держит его на ногах. Глаза — круглые, полные ярости и страха — метнулись к эсэсовской нашивке на рукаве Лебедева.
— Фриц! — выдохнул он сдавленно, словно слово что-то обожгло его горло.
Палец дёрнулся на спусковом крючке. Сухой щелчок затвора. Осечка.
Лебедев машинально направил в ответ на парня Люгер, палец едва не нажал спусковой курок, но Константин тут же опустил руку.
«Черт! Ты чего творишь! Ты сейчас убьешь своего!», — одернул он себя.
— Слушай парень, я не могу в тебя стрелять… Я не фриц… я российский разведчик. Я русский… Пропусти меня. Мне надо уйти. Это очень важно, пойми, — голос сорвался, превратившись в хрип, — Я разведчик! Я наш… Я русский…
Это первое, что пришло в голову, хотя даже ему самому это звучало как бред.
Парень молчал. Только скула дёргалась нервно, а ствол оружия
