Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

Когда действо началось, на улице уже стемнело. Звезды мерцали в высоких окнах за спинами публики, когда учительница Джонни притушила свет. Миссис Хоггард заиграла на пианино «Тихую ночь», и голоса невидимых детей начали петь.

В первой сцене Маргарет играла свою роль капризного посетителя таверны с таким вдохновением, что Эллен едва не расчувствовалась. Она была не единственной мамой, чей голос дрожал, когда все запели «В городе царя Давида». Судя по тому, как высоко Иосиф поддергивал на лодыжках свое одеяние из скатерти, он, должно быть, все время спотыкался на репетициях. Мария в сцене в таверне укачивала младенца Христа с такой яростью, что в какой-то полный напряженного ожидания момент показалось, он вывалится, хотя, похоже, этот младенец отскочил бы. Хозяин таверны позабыл почти все свои реплики, и суфлер подсказывал так громко, что родители артиста эхом повторяли его слова, сидя в зале. К этому моменту Эллен сдерживала не только слезы, но и смех, и некоторые ее соседи по скамье испытывали те же проблемы. Настоящее облегчение все испытали, когда артисты на сцене и скрытый в темноте хор грянули «Трех царей Востока», и родители стали подпевать. Эллен показалось, что сломалась система отопления: дети, слишком увлеченные представлением, вероятно, этого не заметили, однако их дыхание стало явственно видно.

Волхвы поднесли свои сокровища, коробку, наполненную выкрашенными под золото цепями, и две банки, в которых, как подозревала Эллен, были соли для ванны, после чего Джонни и его одноклассники, попискивая, разбежались по всему залу и весьма неохотно собрались в итоге там, где лежало сено. Все запели «Приходите, верующие», и зажегся свет, чтобы родители смогли сфотографировать актеров. Когда Эллен сделала полдюжины фотографий, Бен улыбался так странно, как будто ее действия казались ему излишними, хотя эти фотографии позже будут вызывать добрые воспоминания.

– Переодевайтесь побыстрее, – сказала она вслед Джонни и Маргарет, растирая руки через куртку, чтобы согреться.

Миссис Венейбл извинялась за холод, явно заставший и ее, и систему отопления врасплох, когда дети начали выходить из-за фанерного ночного неба. Один из друзей Джонни указывал на окна, и взволнованная болтовня становилась все громче по мере того, как дети скапливались в вестибюле, застегивая пальто и разбирая уложенные в пакеты костюмы.

– Что ж, вероятно, причина в этом, – заметила миссис Венейбл, проследив за взглядами детей. – Снег наконец-то пошел. Не простудитесь по пути домой. К завтрашнему дню систему отопления починят.

Джонни подбежал к родителям, по дороге пропищав сестре, занятой крайне важными разговорами с подружками: «Идем». Судя по голосу, он еще не вышел из роли мышки. Эллен стерла остатки усов, нарисованных у него вокруг рта, а потом кто-то увлек в коридор и ее. Но те, кто уже успел выйти во двор, так и остановились там, перекрыв выход, и гул взволнованных голосов теперь больше напоминал недоуменное бормотанье. Изморозь сверкала на школьном дворе и кирпичной кладке здания, но это и все. От той белизны, которая застилала все окна, выходившие на лес, не осталось и следа.

Глава тридцать шестая

По дороге домой Джонни продолжал спорить:

– Снег же шел. Я это видел.

– И мне показалось, что он пошел, – сказала Маргарет.

Ее попытка утихомирить брата лишь расстроила его еще сильнее.

– Он шел, – объявил Джонни, словно если повторять эту фразу и все время глядеть на небо, желание осуществится. – Джим с Дэвидом из моего класса тоже видели. И Мелани Бертон, которая водила меня к миссис Венейбл, когда я порезал ногу на игровой площадке, а она старше тебя.

– Сестра Мелани учится в моем классе, малыш, и она говорит, Мелани жалкая трусиха, которая без света не может заснуть в собственной комнате.

– И что с того? Может, ты тоже не могла, когда была маленькой.

– Вот уж действительно, умный ответ, Джонни, просто блистательный. И кстати, если тебе интересно, я никогда не спала со включенным светом. И это не я хожу по ночам, когда полагается спать, потому что жду не дождусь, когда пойдет снег.

– А я помню одну маленькую девочку, которая ревела в три ручья, когда разбился ее фарфоровый домик, в котором горел свет, – вполголоса заметила Эллен.

– Так это потому, что я любила смотреть на домик, когда засыпала, мама. Но темноты я никогда не боялась.

– Слава богу, никто из вас не боится, потому что там нечего бояться, так что давайте уже прекратим этот спор, – сказала Эллен. – Что же касается снега, Джонни, наверное, мы уже так долго его ждем, что он мерещится нам, вот и все. Тебе так не кажется, Бен?

Бен шел, всматриваясь в звезды над лесом, наблюдая, как деревья понемногу, почти неуловимо, делаются ярче, предвкушая, как совсем скоро он поймет, что именно видит, по-настоящему поймет, первый раз в своей жизни.

– Может, это был сон, – произнес он.

Маргарет закатила глаза и вздохнула.

– Так ведь мы не спали.

Его улыбка шла, кажется, из самой глубины души, у него даже зубы заныли от морозного воздуха.

– Не наш сон.

Джонни захихикал и тут же понял, что делать этого не стоило.

– В таком случае, чей?

– А кто, как ты думаешь, спит и видит снег? Может быть, некто, кому нужно, чтобы стало еще холоднее, чтобы проснуться?

– Это просто сказка, Джонни, – предупредила Маргарет. – Нечего ему рассказывать всякую чепуху, ему кошмары будут сниться.

Любовь к ней захлестнула Бена, словно ледяной волной. У него было такое ощущение, словно он смотрит на своих родных и себя откуда-то сверху, где холодно и тихо. Темнота вокруг них была громадным, лишенным телесности объятием, невозмутимость которого он сейчас разделял.

– Джонни, подумай минутку, – предложил он. – Что именно ты видел?

Мальчик упрямо уставился на свои ноги.

– Я же говорил, снег.

– И что он делал?

– Как что? Падал, конечно. – Джонни поглядел в небо. – Нет, если точно, не падал. Больше похоже было на висящую занавеску с узором.

– Ты видел узор? И какой же?

Джонни закрыл глаза и шел по дороге, держась за руку матери, чтобы не упасть. В итоге заговорила Маргарет:

– Узора там не было, но Джонни прав, это просто неподвижно стояло в воздухе.

– Вот видишь, Джонни, не могло там быть снега, – сказала Эллен. – Мне кажется, это были морозные узоры на окнах, и на них играл свет, отражаясь от леса. Но это неважно.

Бен улыбался в темноте, шагая позади них. По крайней мере, все они заметили промельк того, что видел он. Сгустки белизны, появившиеся в окнах, словно мотыльки, привлеченные светом – или, в данном случае, детьми и их родителями в школе, – неуловимо перемещались, без устали пытаясь сложиться в рисунок, показать им свое лицо. Ожидание длиною в целую его жизнь почти закончилось. Благодаря сказкам ему удалось сохранить живую интуицию, и вот пришло время, и его интуиция обострилась. Его тете не удалось вытравить ее, к тому же тетя слишком поздно спохватилась продавать дом Стерлингов, чтобы он не перешел к Бену. Он мог уже оценить свою жизнь, и она не имела особого значения, только в качестве ниточки, ведущей сквозь темноту сюда.

Теперь он понял, почему страх погнал его обратно домой, когда он раздавал автографы в книжном магазине. Не потому, что он мог больше никогда не увидеть Эллен и детей, – нет, в глубине души он опасался, что может больше их не узнать. Однако перемены, приближение которых он ощущал, были неспешными, хотя вся его жизнь была полна намеков на это: обрывки ритуала, разбросанные по всему его детству в Старгрейве, день в середине лета, когда снег поцеловал его руку на школьном дворе, словно давая обещание, – а его книжки были всего лишь побочным продуктом постижения им древних истин. Оно скоро будет здесь, и ему нельзя бояться.

– До тех пор, пока мы вместе, – запел он и, взяв Джонни за свободную руку, затанцевал вместе со всеми вверх по дороге к дому. Завтра самый короткий день в году.