«Если», 2002 № 07 - Уолтер Йон Уильямс

Глаза Наполеона сверкнули.

— Но это хотя бы Франция? Скажите!

Кандидат наук медленно покачал головой.

— Нет, Ваше Величество. Это совсем другая страна.

Взгляд императора потускнел.

— Увы, я это предполагал. Ведь никто здесь не говорит по-французски. А жаль! Если б это была Франция, стоило мне только бросить клич о помощи, и мой народ снес бы любые стены. В тот же день я снова был бы в Тюильри, а мерзавцы расстреляны без суда. Жаль!..

Эколог раздумывал, что сказать в ответ. Наполеон его опередил.

— Как случилось, что вы снова здесь?

— Ваше Величество, — начал кандидат наук, взвешивая каждое слово. — Это очень долгий рассказ, и многому, боюсь, вы просто откажетесь верить.

Император усмехнулся, отпустил его руку, отступил на шаг и оглядел эколога с головы до ног.

— С вами что-то случилось! — произнес он резко. — В вас нет прежней искренности. Вы переменились за эти несколько дней!

Кандидат наук не нашелся, что ответить. Наполеон холодными глазами оглядел его, резким движением убрал мобильник-переводчик в карман сюртука, пожал плечами, заложил руки за спину и ушел по аллее вперед.

Эколог проводил его взглядом. Жаль, что его ответ так разочаровал императора, и толком ничего узнать не удалось. В чем-то он допустил ошибку. Ладно, может быть, еще удастся наладить контакт с Его Величеством…

А уже после прогулки, когда он вновь оказался в комнате с балдахином, ко всему удивительному, что довелось кандидату наук пережить за это утро, добавилось еще несколько необъяснимых событий.

Сначала его поразила Виктория, принесшая стопку бумаги и чернильницу с гусиным пером.

— Это еще зачем? — вырвалось у эколога.

Во взгляде девицы проявилось безграничное удивление.

— Да разве вы не собираетесь писать, сударь? Прежде после прогулки вы обычно брались за перо. Впрочем, дело, конечно, ваше, — она покачала головой. — Бывает, наверное, что настроения нет…

Кандидат наук промолчал. Ладно, постепенно он разберется и с этим.

Виктория ушла, оставив бумагу и чернильницу на столе. Эколог смотрел, как за ней наглухо затворяется дверь. Судя по всему, подумал он, златовласая девица исполняет в этом загадочном доме обязанности горничной. А вдобавок, видимо, и надзирательницы. Потом кандидат наук изучил бумагу. Плотная, желтоватая и даже с водяными знаками. Несомненно, старинная, как и бронзовая чернильница. Чернила темные, густые.

Что же он должен писать? Вернее, что писал на такой же старинной бумаге гусиным пером тот, кто обитал в этой комнате с балдахином прежде? Тот, за кого его все принимают из-за поразительного внешнего сходства и кто сбежал отсюда в мусорном баке? Кстати, где, любопытно, в этом доме стоят мусорные баки?

Непроизвольно эколог двинулся к зеркалу в серебряной оправе и очень внимательно принялся изучать собственное отражение. Волосы длинные, редкие, борода, усы… Теперь известно, что эта неведомая личность должна иметь отношение к концу XVI — началу XVII веков. Нет, никого ему это отражение человека в старинном костюме не напоминало.

А вскоре кандидат наук сделал еще одно любопытное открытие. Одну из стен его комнаты полностью закрывала плотная портьера. Что за ней? Раздвинув тяжелую ткань, эколог обнаружил толстое стекло, вделанное в металлическую раму. Иными словами, вместо стены за портьерой оказалась большая прозрачная витрина с видом на длинный и довольно широкий коридор-галерею. По другую сторону коридора тоже шли сплошные стекла, но что скрывается за ними, было не разглядеть из-за таких же тяжелых непроницаемых штор.

Эколог вздохнул, задернул портьеры и улегся на свою королевскую кровать, под балдахин. Делать было абсолютно нечего. Чего ждать дальше — неизвестно. Закинув руки за голову, он стал смотреть в потолок и думать.

Нет, на ад, вроде, не похоже! Хотя куда же еще могла попасть его душа, если не в ад?! Слишком много грехов на нем. А с другой стороны, еще неизвестно, как Господь смотрит на Испанию и испанцев. Вполне возможно, что они захватили чуть ли не весь Новый Свет. Тогда сжечь испанское поселение для англичанина едва ли не святое дело. И такие дела он проделывал не раз, а теперь вот собирался сжечь Панаму. Но сначала, понятное дело, погрузить на мулов все имевшееся в домах Панамы золото и серебро. И сжег бы, не случись всей этой дьявольщины!

Однако это место и не рай. Может, именно так выглядит чистилище? А впрочем, не все ли равно, куда столь необыкновенным образом забросила его судьба. Нигде не пропадал и здесь не пропадет. Ведь даже рабом привелось быть на сахарной плантации, пока не сбежал и не прибился к пиратам.

И все-таки… Как называет себя этот странный человек, с которым пришлось вести столь долгую беседу? Психолог? Такого и слова-то нет в добром английском языке. И разговор шел о вещах безумных. Разве можно поверить, что теперь придется жить не в своем времени да еще рядом с людьми, тоже обитавшими прежде в других эпохах.

Среди этих людей, уверял психолог, есть какой-то древний грек. Есть итальянец-ученый. Какой-то француз-император, но он, вроде, из более поздних времен, какие еще не настали. Есть, по счастью, и его соотечественник-англичанин, но не из моряков.

Будут, сказал психолог, в этом доме и другие люди из разных веков, но только позже. Безумие! Впрочем, стоп! Наверняка это он сам лишился рассудка из-за рома, с которым в конце концов переусердствовал. Можно ли вести разговоры с людьми, не знающими английского, посредством маленькой коробочки, в которую надо говорить свое и, прислоня к ней ухо, понимать чужое. Как будто в коробочке сидит толмач размером с маленького попугая.

И тем не менее это так. Нетрудно проверить. Вот он прижимает коробочку к щеке и приказывает:

— Рому! Да поживее! Большую порцию!

А один из этих людей вокруг него, одетых дьявол знает во что, берется за такую же коробочку, говорит что-то непонятное, но он отчетливо слышит:

— Успеешь еще! Будет тебе ром за обедом. До обеда десять минут, а пока пойдем, посмотришь, где ты будешь жить.

Что ж, пошли посмотрим. Интересно, куда его приведут теперь. Еще недавно он был в Панаме, в добротном каменном доме самого испанского губернатора, который сбежал, едва его молодцы подошли к городским стенам. И вдруг, когда он только-только собирался подойти к столу, уставленному кубками и бутылками, оказался в этой странной комнате, которая и не ад, и не рай, а рядом какие-то люди, в том числе и этот сумасшедший, назвавшийся психологом. Стулья в этой комнате тоже сумасшедшие. У каждого всего по одной ножке, а сиденья крутятся. Это хорошо, что жить он будет не здесь, а в каком-то другом месте.