Чёрный полдень (СИ) - Тихая Юля

Что это значит… для меня?

Я хотела видеть его — до дрожи в пальцах, почти до слёз. Что-то во мне ужасно к нему тянулось. Дезире был моим другом, нас связывали пустая болтовня и сложные ночные разговоры, много пустых суббот на склонах Марпери среди газет и учебников по радиотехнике, долгая дорога в Огиц, непонятное тепло, потерянность, разбитый привычный мир, пустота неизвестного вместо будущего, кошмары, идеи, десяток придуманных платьев и золотая нить, тянущаяся через свет. Всё это было так много, что в моей жизни не осталось никого ближе и важнее.

Но это всё — мне.

А я, как милостиво напомнила когда-то Юта, всего лишь двоедушница. И пока я искала его, пока боялась и плакала… что делал он в своём где-то там? И каким он проснётся?

Царственным лунным, чей покой охраняют так старательно, что не пустили даже какую-то важную сотрудницу Службы?

Эти мысли отдавали горечью и чем-то кислым, несвежим. Я смяла ладонью юбку, потом опомнилась и расправила ткань, разгладила её ладонью. И только потом заметила, что Става так и сидела на столе, болтая ногами и чуть склонив голову.

— Чего вам? — хмуро спросила я.

Она широко улыбнулась и фыркнула:

— А я уж думала, ты и не спросишь! Видишь ли, змейка, какое дело… мне пригодилась бы твоя помощь.

— Моя?..

Я с трудом могла придумать, зачем понадобилась Волчьей Службе. Разве что снова посветить на руки этими их артефактами, но для этого вовсе не обязательно было заявляться ко мне домой. Да и вещей никаких при Ставе как будто не было: единственный карман сарафана был декоративным, с вышивкой, располагался на груди и казался пустым.

— Твоя, — серьёзно кивнула Става. И тряхнула головой: — Ты не дуйся, мне все говорят, что у меня шутки дурацкие. Это всё имидж, знаешь, что это такое?

Я оглядела Ставу с ног до головы. В колледже нам преподавали индивидуальный стиль, но очень модную, всегда с иголочки одетую преподавательницу схватил бы кондратий, если бы она увидела такое применение своей науки.

— Мне очень нужно поговорить с ним, — сказала Става, и дурашливость и правда слетела с неё, как шелуха. Теперь фиолетовый сарафан казался будто снятым с чужого плеча. — С твоим лунным. Это важно для Кланов, а, может быть, и для всего мира.

— Поговори, — тускло сказала я и пожала плечами. Во рту было сухо и неприятно.

— Это может быть непросто, — мрачно возразила она.

— И я, по-вашему, могу что-то с этим сделать?

Она усмехнулась:

— По-моему, никто не помешает ему заявиться сюда, как только у клубка света отрастут ноги.

Сердце подскочило в груди так, что казалось: в соседнем квартале слышно, как оно бьётся. Часто-часто, громко, встревоженно. Оно надеялось на что-то, глупое.

— Я не его… как там это… хме, что бы это ни значило. Мне говорили, что…

— Глупости говорили, — отмахнулась Става. — Я кое-что знаю о лунных, змейка. Не сомневайся, он появится.

— И… что?

— И ты сделаешь так, чтобы он со мной встретился.

Я нахмурилась. Что-то воздушное и сладкое, как облако сахарной ваты, в моей голове застряло на первой фразе: он появится. Он придёт, потому что я что-то для него значу, хме я там или не хме. Даже совершенно посторонняя двоедушница заметила, что между нами что-то…

К счастью, помимо девичьей глупости в моей голове водилось кое-что ещё. И это что-то заметило встревоженно: разве могу я что-то обещать? Разве могу я заставить своего друга встретиться с морочки знают кем, которые занимаются какими-то ужасно таинственными делами и светят на крысиные деньги лампочкой?

«Ты сделаешь так, чтобы он…» — я могла бы рассказать, или попросить, в конце концов. Но она ведь другое сказала.

— А если он… не захочет?

— Тогда ты его убедишь, конечно же.

— Но… Става, я не могу его убедить. Я не очень убедительная. А он во всём себе на уме, у него всё время безумные идеи, он, может быть, совсем не захочет…

— Ну, во-первых, ты скажешь, что ему самому это будет полезно. Можно сказать, это предложение о сотрудничестве.

Я поглядела на неё со скепсисом. У меня в голове очень плохо складывалось, как Дезире может захотеть сотрудничать с Волчьей Службой или вообще хоть с кем-нибудь. Если я понимала о нём хоть что-то, так это то, что он ненавидел свой меч и предпочитал как можно дольше делать вид, что его вовсе не существует.

— Во-вторых, — вздохнув, продолжила Става, — ты скажешь, что я хочу всего лишь поболтать о наших общих проблемах. А если мне не дать поболтать, то очень страшная я могу очень расстроиться, и тогда всем станет грустно.

— Это… угроза?

— Ну что ты!.. Угрозы — это только в-третьих. Понимаешь, я могла бы в целом запереть тебя в подвале Службы и подождать, пока он прямо туда и придёт. Но это как-то некрасиво, правда? И разговор начнётся ну совсем не с той ноты!..

Я вздохнула. Сложно даже сказать, какая Става была хуже, дурашливая или серьёзная. Потому что про подвал она говорила как бы в шутку, но с совершенно мёртвыми глазами.

— Нет, — твёрдо сказала я, — это всё не годится. Дезире никогда… я не буду его шантажировать, ясно? Ты с ума сошла, шантажировать лунного? Он же… ну… лунный!

— О, мы на «ты», — без всякой эмоции отметила Става.

— Никакого шантажа! — повторила я, остро почувствовав себя учительницей начальных классов в школе для очень злых девочек. — Давай сделаем… по-хорошему. Объясни, зачем тебе…

Става смотрела на меня грустно. Было вполне ясно, что она сама давно перестала верить в хорошее.

— Нет, — повторила я. — Объясни мне, что происходит, и я постараюсь тебе помочь. А если не объяснишь, вообще ничего делать не буду. А если ты меня запрёшь, то Дезире, он… этим мечом своим…

— Две минуты назад ты сомневалась, что он вообще появится, — с иронией сказала Става. — Впрочем… как знаешь. В конце концов, в этом-то… Может, ты и права.

lvii.

Вряд ли в Кланах можно было найти хоть одного человека, который любил бы Комиссию по запретной магии.

Их уважали, да. И боялись — если было, что скрывать. У Комиссии было здание в столице, всё обшитое стеклом и металлом на лунный манер, в ней состояли видные учёные, а самые важные лица в Комиссии должны были как-то особо показать чистоту своих намерений и искреннее желание оберегать мир от чернокнижия.

Всё это было где-то там, далеко. На практике с ними больше всего сталкивались артефакторы и заклинатели, когда получали разрешения на свои разработки: им нужно было доказать, что придуманная формулировка не допускает двучтений, совершенно безопасна и работает по законам, правилам и принципам, а не на обращении к хаотичной воле Бездны.

Обычные люди вроде меня могли вообще никогда в жизни не столкнуться с Комиссией. Да и я-то видела их всего один раз: когда Юта начертила у себя на полу что-то ужасное, но отделалась ничего не значащей беседой.

Словом, Комиссия делала своё дело, но была довольно крупной, бюрократизированной и неповоротливой организацией. И, пожалуй, она защищала нас от многих бед, рождённых запретной магией, — но странно думать, будто запретной магии из-за этого и правда не было.

— …эти учёные! — закатывала глаза Става. — Нет ни одного артефактора, кто бы никогда ничего не нарушил. Я недавно участвовала в деле, где девчонка в четырнадцать лет наворотила такого, что никто так и не понял, что это было! А заклинатели!.. Эти же вообще больные люди, такой как ляпнет — не отмоешься. Они иногда говорят по-людски, а мысли у них на изначальном языке, и тогда совершенно случайно начинает происходить всякое. И им, бедолагам, приходится всё время молчать. И что думаешь, что Комиссия каждого из них…

Комиссии было, чем заняться. Но при Волчьей Службе была отдельная структура, которая занималась не столько даже запретной магией, сколько той её частью, что несла в себе что-то по-настоящему страшное.

Так вышло, что в Лесу для этого страшного есть имя. Мы знаем его с детства, из глупых сказок и страшилок, и так привыкли к ним, что перестали видеть за ними историю. Был Крысиный Король на самом деле или не было, он сгинул очень, очень давно, и все хвосты вместе с ним.