Фантастическое путешествие II - Айзек Азимов

Он задумчиво посмотрел на нее и затем спросил:

— А вы что думаете, Софья?

Калныня заколебалась, но затем уверенным голосом произнесла:

— Я думаю, вам нельзя рисковать под нажимом. Такая задача должна выполняться абсолютно добровольно, без принуждения.

Дежнев неуверенно пробормотал:

— Мой старик всегда говорил: «Нет большего принуждения, чем собственная совесть, именно она делает жизнь такой горькой».

— Моя совесть в данном случае меня не беспокоит, — ответил Моррисон.

— Будем мы голосовать?

— Это ни к чему, — откликнулась Баранова. — Ведь я капитан корабля. И в данном случае я одна имею право голоса.

— Если я выйду туда, но ничего не услышу, вы мне поверите?

Баранова кивнула:

— Я — да. Ведь вам ни к чему утаивать полученную информацию, если вы хотите, чтобы мы вас хорошенько отблагодарили. Я даже скорей вам поверю, если вы ничего не поймаете, чем если заявите об открытии чего-то очень важного.

— Но я не хочу, чтобы меня одурачили, — возразил Конев. — Если он вернется с чем-то, что покажется важным, я сумею разобраться во всем. А сейчас хватит дискуссий. Идите!

Моррисону ничего не оставалось делать, как с бьющимся сердцем и спазмами в горле, согласиться:

— Хорошо, я иду — но только ненадолго.

Моррисон снял одежду. В первый раз (неужели это было всего лишь пару часов назад?) это показалось ему насилием, а сейчас — установившейся традицией.

Калныня помогла ему забраться в костюм. Несмотря на хороший завтрак, обильное питье, кусок шоколада, он чувствовал, как у него сосало под ложечкой. Желудок был пуст, и Моррисон был рад этому. Он почувствовал острый приступ тошноты, когда комбинезон все больше и больше закрывал его тело. Он с содроганием отказался от предложенного ему еще одного кусочка шоколада.

Ему подали в руки компьютер, и Баранова громко спросила:

— Вы в состоянии работать на нем?

Сейчас Моррисон хорошо ее слышал. Но как только он попадет за пределы корабля, он не услышит ни единого слова. Он покачал в руках почти невесомый компьютер, осторожно прошелся по клавишам. Затем громко крикнул:

— Думаю, справлюсь.

Довольно неуклюже они привязали к его рукам компьютер прочными пластиковыми веревками.

— Теперь ты его не потеряешь! — прокричала Баранова.

Наружу он вышел через воздушную камеру. Сначала его всосало туда, затем сжало со всех сторон, и вот он уже вне корабля.

— Снова здесь. Только недолго, — так он предупредил всех, но что проку? Как он сможет попасть обратно, если там, в корабле, вдруг откажутся впустить его? Он уже сожалел, что позволил уговорить себя, не нужно было соглашаться, несмотря на все угрозы. Добром для него это не кончится.

Моррисон взял компьютер под левую руку, возможно, потому, что не совсем доверял пластиковым веревкам, а может, потому, что хотел защитить его от содержимого клетки. Он поискал место на поверхности корабля, где электрический заряд его костюма притягивался к противоположному заряду корпуса корабля.

Он выбрал такое место, чтобы присоединиться к кораблю спиной. Электрическое поле не слишком плотно удерживало его. Но ведь он был размером с атом, и, наверное, поэтому было слишком трудно сосредоточить электрический заряд на такой ничтожный частице, как он.

Или здесь что-то другое? Ведь электрический заряд несли электроны, а они тоже были микроминимизированы. Он осознал свое абсолютное незнание теории минимизации, и это его очень тревожило.

Движение по внутриклеточной жидкости практически не ощущалось, поскольку все окружающее пространство двигалось параллельно с Моррисоном. И только благодаря тому, что на нем был костюм из тонкого пластика, а также шлем с небольшим прожектором, который выхватывал из темноты отдельно части панорамы, Моррисону удалось кое-что почувствовать и разглядеть. Мимо проносились узловатые шарики молекул воды. Они терлись друг о друга, напоминая маленькие резиновые баллончики. Они слегка задевали его то в одном, то в другом месте, но никак на него не реагировали. Правда, одна случайно прилипла, видно, встретила противоположный электрический заряд на костюме, но тут же стала медленно отделяться. Можно было подумать, что молекулы жадно тянулись к нему, но никак не могли превратить желаемое в действительное.

Были здесь и гораздо более крупные молекулы. Некоторые размером с корабль, а отдельные даже больше. Моррисон понимал это благодаря отражению света. Он даже не мог охватить их взглядом. Его представление складывалось из отдельных фрагментов, выхваченных его фонариком. И еще — он просто прекрасно знал строение и, содержание клетки. То, что он не мог увидеть, он мог представить.

Моррисону даже показалось, что он может представить себе остов клетки. Он состоял из огромных структур, которые не двигались с потоком жидкости, а оставались на месте, придавая клетке более или менее стабильную форму.

А вокруг по-прежнему все было в движении. Моррисон едва успевал разглядеть молекулы, частицы, как они тут же исчезали из вида. И только благодаря этим статичным структурам можно было почувствовать движение внутриклеточной жидкости, которая несла и его, и корабль на огромной скорости.

Эти наблюдения не заняли у Моррисона слишком много времени. Настало время переключить свое внимание на компьютер.

Хотя зачем? Он все равно ничего не уловит. Моррисон был уверен в этом. Но он не мог полагаться на свои предположения, какими бы сильными они ни были. А вдруг он ошибался?

Он ведь ученый. Кроме того, он обещал там, на корабле, да и самому себе, сделать все от него зависящее.

Он неуклюже попытался настроить компьютер на максимальную чувствительность. С большим трудом ему удалось набрать нужную программу. Пока все шло нормально, Моррисон слегка успокоился. Он сконцентрировался на компьютере, чтобы почувствовать происходящий в мозгу процесс мышления.

Прибор работал без срывов. Молекулы воды также спокойно проплывали мимо него. На экране появился график скептических волн. Моррисон еще никогда не видел такой четкости и ясности изображения. Но кроме этого, он больше ничего не слышал и не видел. Единственное, что он вдруг явно почувствовал, так это было ощущение печали.

Стоп! Откуда к нему вдруг пришло это чувство? Возможно, это было его субъективное ощущение. А может, это как раз чьи-то эмоции? Исходили ли они от полуживого мозга Шапирова? Моррисон обернулся и посмотрел на корабль. Скорее всего, того, что он уловил, было достаточно. Он зарегистрировал обычное ощущение печали. И теперь нужно было возвращаться на корабль. Но захотят ли они впустить его? А если впустят и он расскажет о том, что ничего не получил, то Конев рассвирепеет и упрекнет его в том, что он пробыл здесь всего лишь пару минут, а этого недостаточно... Не потребует ли он от Моррисона опять выйти непосредственно в клетку?