Фантастическое путешествие II - Айзек Азимов

— Не хотелось бы потерять его. Юрий, а какова интенсивность волн? Она усиливается?

— Да, — Конев, казалось, был удивлен, как будто он до сих пор не заметил этого.

— Это возможно?

— Не знаю, — ответил Конев, — ведь мы еще ни на сантиметр не приблизились к нему. Мы только разворачиваемся. Такое ощущение, что он сам приближается к нам.

— Может, его каким-то образом оторвало от той громадины или он сам от нее избавился. В таком случае поток принесет его к нам, а нам останется лишь развернуться и оставаться на одном месте.

— Возможно.

— Юрий, — взволнованно обратилась к нему Баранова, — попытайся сконцентрироваться на сигналах. И все время держи Аркадия в курсе всех изменений, постоянно указывай ему направление. А ты, Аркадий, как только приблизимся к Альберту, сразу выворачивай на встречный поток и как можно ближе подходи к Альберту. Когда мы будем двигаться параллельно с ним, нам будет легче сблизиться.

— Легче, если сам не управляешь кораблем, — проворчал Дежнев.

— Легче или труднее, — ответила Баранова, и ее густые брови собрались у переносицы, — это нужно сделать. А если нет, то... Ни в коем случае. Только не «нет».

Дежнев открыл было рот, но потом передумал. На корабле снова наступила тишина. Тишина для всех, кроме Конева. Он слушал шум проносившегося мимо потока мыслей.

Он стоял лицом в ту сторону, откуда до него доносились сигналы. Один раз он пробормотал: «Намного сильнее».

Затем, несколько секунд спустя: «Мне кажется, я уже могу различить слова. Если он подберется еще ближе...»

Он напрягся, как будто хотел силой загнать чужие мысли себе в голову. Его пальцы неподвижно указывали в одну сторону и, наконец, он произнес:

— Аркадий, начинай поворачивать и приготовься войти во встречный поток. — Быстро. Нельзя, чтобы он проскочил мимо нас.

— Как получится, выдержат ли двигатели, — ответил Дежнев. Затем добавил негромко:

— Если бы я мог управлять кораблем с помощью магии, которая помогает вам слышать посторонние голоса.

— Прямо, к мембране, — проигнорировал замечание Конев.

Калныня первой заметила свет прожектора Альберта:

— Вот он! — закричала она. — Это луч света с п о шлема!

— Можно даже и не смотреть, — сказал Конев, обращаясь к Барановой. — Я слышу шум, как при твержении вулкана на Камчатке.

— Шум, Юрий? Без слов?

— Только страх, безотчетный страх.

На что Баранова заметила:

— Еще бы, попади я в ловушку, да еще в теле, находящемся в коме, я бы себя чувствовала именно гак. Но как он это узнал? Ведь раньше мы получали спокойные мысли и образы и даже различали слова.

Дежнев, задыхаясь от работы и от волнения, произнес:

— А может, мы как-нибудь навредим ему своим кораблем. Может, мы привели его мозг в возбужденное состояние?

— Не знаю. Мы слишком малы для этого, — скептически ответил Конев.— Мы даже не в состоянии что-либо сделать этой клетке.

— Мы приближаемся к Альберту, — предупредил Дежнев.

— Софья, — обратилась Баранова к Калныне, — ты можешь определить его электрический заряд?

— Едва ли, Наталья.

— Попробуй сделать все возможное, чтобы мы смогли притянуть его.

— Он немного увеличился в размерах, Наталья.

— Кроме того, он выдает колебания, — мрачно заметила Баранова. — Если мы притянем его к кораблю, он станет частью нашего общего минимизированного поля, и его размер изменится в соответствии с нашим. Быстрее, Софья.

Послышался глухой удар о корпус корабля. Моррисон был притянут электрическим полем.

 ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

СМЕРТЬ

«Когда солнце заходит, становится темно. Не позволяй этому застать тебя врасплох».

Моррисон ничего не мог вспомнить из того, что случилось: ни до, ни после того, как он попал на корабль. Как он ни старался, но он не вспомнил, видел ли он корабль, не вспомнил момент преобразования его электрического заряда и то, как с него стягивали комбинезон.

Последнее, что он помнил, — это отчаяние и одиночество, ожидание взрыва и смерти. И сразу же напряженное лицо Калныни, с тревогой склонившееся над ним. Между этими двумя эпизодами был абсолютный провал.

Разве такого уже не было? Два инцидента. И в каждом — заботливое лицо Калныни. Между этими происшествиями — всего лишь несколько часов. Но, казалось, все слилось воедино. Моррисон напрягся и прохрипел:

— Мы движемся в правильном направлении? — он спросил это по-английски.

Калныня, немного помолчав, медленно и тоже по-английски ответила:

— Да, Альберт, но это было важно, когда мы были в капилляре. После этого вы вернулись на корабль, а затем во второй раз вышли, но уже в нервную клетку. Сейчас мы в нейроне. Вы вспомнили?

Моррисон нахмурился. Что все это значило?

Однако постепенно, небольшими частями, память к нему возвратилась. Он закрыл глаза и постарался еще раз все вспомнить. Затем он спросил уже по-русски:

— Как вы нашли меня?

Ему ответил Конев:

— Я чувствовал, и довольно остро, волны мыслей Шапирова, когда они проходили через твой прибор.

— Мой компьютер! Он цел?

— Он был привязан к вам. А вы слышали какие-то важные мысли?

— Мысли? — Моррисон тупо уставился на него. — Какие важные мысли? О чем ты говоришь?

Коневу не терпелось, но он изо всех сил сдерживал себя. Поджав губы, он сказал:

— Когда вы были снаружи, я мог различать волны мышления Шапирова, которые проходили через ваш прибор. Но не было никаких конкретных слов и образов.

— А что же вы тогда чувствовали?

— Мучение.

В разговор вступила Баранова:

— Никто из нас, кроме Юрия, ничего этого не чувствовал. Но потому, как он это описал, оно напоминало муки мозга, понимавшего, что он в коматозной ловушке. А слышали вы что-нибудь конкретное?

— Нет, — Моррисон осмотрел себя с ног до головы. Он лежал на двух креслах, его голову держала Калныня. Моррисон попросил воды.

Он жадно выпил, а затем сказал:

— Я не помню, чтобы что-то видел, или слышал, или чувствовал. В моем положении...

Конев резко оборвал его:

— А какое отношение к этому имело ваше положение? Ваш компьютер передавал информацию. Я чувствовал это даже на большом расстоянии. А вы находились рядом. Как же вы могли ничего не чувствовать?

— Вы знаете, у меня хватало проблем, помимо этого. Я потерялся, Юрий, и был уверен в том, что погибну. Поэтому я просто не обращал никакого внимания на все остальное.

— Я не могу в это поверить, Альберт. Не лги мне.