История одной деревни - Ольга Лапина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно с этого времени и потянулись джигинские немцы в родное село.
Семья Фельхле возвращается в Джигинку в 1967 году. В 1961-м возвращается в село Мария Федоровна Прицкау. В 1966 году возвращается в село Андрей Пропенауэр с семьей. В 1977 году вернулась в Джигинку Людмила Христиановна Беркман и ее родственники. И многие, многие другие…
Из воспоминаний Нины Георгиевны Кох
«…Мне рассказывали, что Джигинка до войны была чисто немецким селом. Очень опрятное. Тротуары выложены плиткой, домики очень ухоженные. Церковь, школа.
А когда мы приехали в 1964 году, здесь были еще развалины. Осталась половина Джигинки от прежнего села. Дома были только вдоль речки, что протекает в селе. Только две стороны. Дальше ничего не было. И приезжали немцы из Казахстана, и восстанавливали Джигинку.
Когда сестра Рейнгольда собралась возвращаться в Джигинку, то они продали все, что у них было, и собрали по тем временам пять тысяч. На эти деньги и построили здесь себе дом.
Это такие трудолюбивые люди, немцы, что у них другого слова в жизни не было, кроме как “труд”…»
Из воспоминаний Алиды Фогель
«…Нас разыскал муж. Но забрать он нас не мог, так как мы были под комендатурой. Только через 1,5 года мы смогли соединить семью. Это было в 1947 году, весной. А в 1963 году мы вернулись на родину, в Джигинку. Дом наш был занят, да и претендовать мы на него не имели права (выделено автором)… В 1953 году у нас родился сынок, и мы назвали его Володей, в честь того сына, который умер в трудармии… В родном селе мы встретили много друзей, родственников…»
Из воспоминаний Александра Вениаминовича Эрфле
«…Жили неплохо, но все время тянуло на родину. И в конце 1971 года мы вернулись в Джигинку. Купили себе дом на этой же улице Садовой, недалеко от того места, где когда-то стоял наш дом…»
Из воспоминаний Александра Рейнгольдовича Штумма
«…Мы проживали в Восточном Казахстане в одном селе восемь семей. И все эти восемь семей между собой состояли в родстве. И вернулись в Джигинку мы все вместе… Правда, у родителей взяли предварительно расписку, что они не будут претендовать на свое жилье (выделено автором), оставленное ими 29 сентября 1941 года. И все они писали специальные расписки, что на свое жилье претендовать не будут…»
Кстати, отец Александра Штумма Рейнгольд смог вернуться в Джигинку только после того, как получил свидетельство о браке (!).
Из воспоминаний Александра Рейнгольдовича Штумма
«…Мои родители получили свидетельство о браке уже тогда, когда я пошел в первый класс. До этого им не разрешали регистрировать брак. Почему? А не разрешали регистрировать брак немец-немка…»
Неожиданный факт, не правда ли?
Из воспоминаний Анны Эдмундовны Романовой
«…В 1963 году разрешили вернуться, взяв с отца расписку, что он не будет требовать конфискованное имущество (дом, в котором он родился и который до сих пор стоит по улице Советской) (выделено автором). Так родители вернулись в Джигинку. Здесь отец работал скотником, бригадиром МТФ, объездчиком. На пенсию ушел в 1968 году, но продолжал работать до 1979 года. Нас, детей, всегда поражало, как они между собой дружили – люди, которых когда-то выслали, – как друг друга поддерживали… Как дружили с соседями, независимо от того, какой национальности были соседи – русский, цыган, немец…»
Из воспоминаний Альмы Карловны Герман
«…О том, чтобы немцам вернули их дома, и речи быть не могло. Эмиль Кроль, который тоже в те годы, что и мы, вернулся в Джигинку, как-то пришел к председателю и говорит, что, мол, наш-то дом, который нам пришлось не по своей воле в войну бросить, до сих пор стоит… На что председатель ему ответил, что если он этот разговор еще хоть раз заведет, то в 24 часа его в Джигинке не будет…»
Так почему же немцы не могли претендовать на свое имущество, оставленное ими в 1941 году, когда их насильно отправили в Восточный Казахстан на спецпоселение? Может, это было волеизъявлением местной власти, которой в противном случае пришлось бы решать хлопотные вопросы с выселением-вселением?
Нет. Это не являлось изобретением местных властей. Это было официальным условием возвращения немцев на родину.
Из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года
«…Установить, что снятие с немцев ограничений по спецпоселению не влечет за собой возвращение имущества, конфискованного при выселении, и что они не имеют права возвращаться в места, откуда они были выселены (выделено автором)…»
Вот так. Потому уже одно то, что наши немцы смогли вернуться в Джигинку, – несомненная удача. Непредусмотренная законом удача. А уж имущество… А что имущество? Немцам было не привыкать начинать все с нуля.
Но! Они смогли вернуться на родину. И это для них было решающим фактом. Конечно, вероятно, была и ностальгия по своим домам, которые теперь находилось в собственности у других людей. Наверное, была и обида. Но никогда никто не слышал от вернувшихся немцев ни слова упрека, ни слова жалобы.
Из воспоминаний Нины Фалалеевой
«…Никогда и не от кого из немцев нельзя было услышать ни слова жалобы или какого-то неудовольствия по этому поводу. Никогда ни одного слова…»
Вернувшиеся на родину немцы построили для себя новые дома. Как встретила родина немцев? По-разному. Немцам, что вернулись одними из первых, пришлось сложнее. Война к тому времени еще слишком жива была в памяти. Живы были в памяти все ее лишения и невзгоды, зверства оккупантов. Озлобление, боль должны были находить выход. И находили. Первые немцы довольно долгое время слышали брошенные им в лицо или в спину обидные слова. Чаще всего звучало что-нибудь вроде «фашисты проклятые». И требовалось немало терпения и выдержки, мудрости и такта, чтобы эти моменты пережить. Опять-таки, не озлобиться.
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…Правда, были еще такие, которые нас, немцев, ненавидели, фашистами обзывали. Был один случай на работе. Одна женщина (она любила выпить) опоздала на работу, и мы все за нее уже полчаса работали. И я сказала просто: “Проспала…” А она сказала: “Что ж ты, фашистка, не пришла меня не разбудила?” При всех она мне это сказала. И все стали ее ругать. Я сильно обиделась. После работы я ей сказала: “Кто на своего товарища говорит “фашист”, тот сам фашист!”…»
Впрочем, по большей части обидные слова звучали не от коренных джигинцев, а от тех, кто поселился в Джигинке в годы войны или в послевоенные годы.
Из воспоминаний Нины Фалалеевой
«…Удивительно было, что, прожив такую сложную и трудную жизнь, немцы Джигинки не озлобились, не ожесточились…»
Из воспоминаний Лины Прицкау
«…Немцы ни на кого не держали зла за то, что им досталась такая судьба в годы войны. Они понимали, что им досталось такое время. Что не одни они пострадали. Сколько людей разных национальностей погибло в той войне…»
И это было не показное добродушие или лицемерная незлобивость. Это – воспитание, характер, внутренний стержень. Доброта. Удивительно, сколько доброты сохранилось в джигинских немцах, прошедших через столько испытаний. В наше время остатки доброты, например, часто легко теряются даже в борьбе за место в общественном транспорте. Или по еще куда более пустяковому поводу.
Из воспоминаний Валентины Владимировны Деулиной
«…Я не встречала в жизни человека добрее, чем мой отец, Вольдемар Герман. Никогда ни одного грубого слова, голос даже не повысит. Очень его уважали все. Когда мы жили на поселении в Омской области, то наш дом всегда был полон гостей. И латыши, и русские, и чеченцы, и люди других национальностей, которые тоже были сосланы в эти места, были нашими гостями. Казахи – те просто чувствовали себя как дома, когда к нам приезжали. Не успеют заехать на двор, а отец уже лошадей их устраивает, мама тесто замешивает на лепешки. У нас постоянно кто-то в доме жил. Однажды отец бабушку слепую в дом привел – ее дети бросили, так она у нас несколько лет жила. Потом еще одна бабушка несколько лет жила в нашем доме – тоже одинокая была, помочь ей было некому. Папа и мама всех жалели…»
Вольдемар Герман и его жена Альма к этому времени прошли суровую школу жизни. Альму в 1945 году комиссовали из трудового лагеря по болезни, и сам Вольдемар имел инвалидность – на работах в лютую стужу простудился, результатом чего стал гнойный плеврит. Едва выжил. Три часа на операционном столе, три года больниц и последующее наблюдение у врачей на протяжении всей жизни. Подобные истории были и в жизни многих других джигинских немцев.
