История одной деревни - Ольга Лапина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще одно разочарование ожидало немцев, вернувшихся в Джигинку одними из первых. Ведь это была далеко не та Джигинка, которую они когда-то оставили. Облик ее изменился за военные и послевоенные годы до неузнаваемости.
Из воспоминаний Иды Готлибовны Балько
«…Мы когда сошли с поезда (а поезд раньше останавливался прямо в Джигинке), то село наше я не узнала. Везде бурьян, грязь, разруха… Да разве же это то село, которое мы оставляли?! И следа от той, довоенной, Джигинки не осталась…»
Но это была их земля. Опустошенная, разоренная – это была их земля. Здесь были могилы их дедов и прадедов, их родовые дома, их воспоминания о детстве и юности. Молодому поколению немцев, которые родились и выросли в Восточном Казахстане, на Севере или на Урале, возможно, была непонятна тяга родителей к этой земле.
Из воспоминаний Валентины Владимировны Деулиной
«…Мои родители, сколько я их помню, всегда жили на чемоданах. Особенно папа. Он говорил нам, детям, что скоро, очень скоро мы уедем на нашу родину. Рассказывал, какая вкусная черешня росла в саду у его родителей. И груша… А мы, дети, спрашиваем его: что такое черешня или груша? Мы же не то чтобы в глаза эти фрукты никогда не видели. Мы и не слышали о них…»
К тому же ко времени, когда немцы принимали решения о возвращении в Джигинку, большинство из них уже не бедствовали. Они основательно пустили корни на новом месте, будь то Восточный Казахстан, Север или другие места, определенные им в годы войны и послевоенные годы для постоянного места жительства. Они не только не бедствовали на новом месте, но часто и довольно зажиточно жили.
Из воспоминаний Александра Рейнгольдовича Штумма
«…У нас в селе все немцы жили на одной улице. Хорошо жили. И дома немцев всегда отличались от домов коренных местных жителей. Всегда опрятный дом, добротный, штакетник покрашен…»
Жизнь-то вошла в стабильное русло. Казалось бы, и менять уже ничего не нужно. Да и поздно. Но нет же. Срывались с насиженных мест, бросали устроенный быт и один за другим тянулись в Джигинку. На родину.
Из воспоминаний Александра Рейнгольдовича Штумма
«…Моя бабушка, Людмила Христиановна Беркман, когда мы вернулись в Джигинку, бывало, сядет на скамеечку у нашего дома, слушает вечернюю тишину и приговаривает: “Хорошо-то как… И даже лягушки квакают так же, как и в детстве”…»
Вернулась в Джигинку и семья Пропенауэр – Клара и Андрей с детьми. Клара Фридриховна пишет в своих дневниках, что первое время жить в Джигинке было им очень непросто.
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…И мы решили поехать на родину. Продали свой дом и уехали. Сюда мы приехали – одни развалины остались. Наши дома, которые мы оставили, – в них русские люди жили. Они на нас косо смотрели, боялись, что мы у них отберем свои дома… Мы купили конюшню, в которой жил один пьяница. И мы опять месили саман ногами и из конюшни сделали такой красивый домик, что все нам завидовали. Так как мы были приезжие, нас ничем не обеспечивали. Мне пришлось идти на работу, чтобы дали 5 соток земли в поле и дрова на отопление. И даже не хотели нас прописать. Пришлось заявление подать в Анапский райисполком…»
Вопросы с пропиской, кстати, возникали не только у семьи Пропенауэр. Но немцы были терпеливы. И трудолюбивы. И очень хотели вернуться на родину.
Из воспоминаний Клары Пропенауэр
«…И все немцы приехали, начали строить целые улицы… Джигинка стала немецкая, с русскими работали дружно. В магазинах все было, держали хозяйство, скотину – коров, свиней, птицу. Дали по 15 соток земли на поле и 10 соток при доме…»
Новые времена – 3
Конец 1960-х – 1970-е годы – к этому времени процентов шестьдесят населения Джигинки опять были немцы.
Из воспоминаний Александра Рейнгольдовича Штумма
«…Но мы тогда и не различали – немец, русский. Все были одним целым…»
В эти годы Джигинка переживает один из стабильных и «сытых» своих периодов. Жизнь течет деятельно, размеренно. Нет, Джигинка с этого времени вовсе не стала ходить в передовиках, но и в отстающих никогда не была. Стабильно в ходе соцсоревнований занимала 4-5-е места, располагаясь где-то в золотой середине. Золотая середина эта обеспечивала жизнь сытую, размеренную и по-своему счастливую. Если задать вопрос, что в то время выращивали в совхозе «Россия», то можно ответить просто: «Все». Все: от капусты до петрушки.
И сельский клуб (бывшая кирха) в эти годы не простаивает без дела. Концерты, смотры, спектакли сменяют друг друга с невероятной быстротой. Кажется, в эти годы в художественной самодеятельности участвует все село. Без преувеличения. Танцевали целыми бригадами, пели, участвовали в спектаклях. И это было в порядке вещей. Проводились и праздники улиц, и колядки, и смотры.
На уборке винограда
Награждение медалями за доблестный труд работников совхоза «Россия»
Работники совхоза «Россия»
Работники совхоза «Россия»
Работники совхоза «Россия»
Да и почему бы не петь и не плясать? Жизнь располагала и к тому, и к другому.
Впрочем, не все, конечно, в той жизни было так уж радужно и безоблачно. Было немало и проблем. У тех же немцев. Но человеческая память устроена самым удивительным образом – она вычеркивает все негативное и преувеличивает все хорошее. Во всяком случае, об этих временах сегодня часто вспоминают с ностальгией – и немцы, и русские…
Так и жили. До самой перестройки.
Цех консервирования овощной продукции
Сельский клуб – бывшая кирха
Спиритический сеанс с товарищем Сталиным (Альфред Кох)– Вы сказали, что в 1944 году произошел коренной перелом в вашей личности, потому что стало понятно, что цель жизни не достигнута, мировую революцию совершить не удалось. А вот есть такое мнение, что коренной перелом произошел, когда погибла ваша жена…
– Она в 1932 году погибла.
– Вы стали дальше жить совершенно один, под жесткой охраной, то есть ваш образ жизни коренным образом изменился. Во-первых, вопрос чисто человеческий: как вы обходились без женщин, без любви, вам это было не нужно? И действительно ли произошел коренной перелом?..
– Начнем про женщин. После смерти Нади Лаврентий привозил каких-то девушек. Но все это было эпизодически, не по-настоящему. По-настоящему я, конечно, жил без женщин. Да, мой образ жизни сильно поменялся, хотя я стал теплее относиться к детям. Особенно к Светланке. Васька-то всегда был шалопаем. Хотя он был смелый парень, как я. Но дурак. И алкоголик. А Света была хорошей девочкой. Я ее очень любил, я думаю, что и она меня любила. Но мой образ жизни действительно сильно поменялся. Но это не значит, что поменялись мои убеждения.
Мне тогда было 58 лет. Я думаю, что для мужчины это начало старости. Может быть, это происходило бы медленнее, но смерть Надежды меня сильно подкосила. Я ее очень любил. Если бы я знал, что она так… Понимаете, в чем дело. Я же с ней познакомился, когда ей было шестнадцать лет. Я все время был такой грубоватый, знаете, как бывает, как кавказцы перед русскими бабами выделываются? И она из года в год терпела, и все в порядке, и у нас был именно такой стиль отношений, эта была такая игра… Потом раз – и застрелилась. Если бы я знал, что она в тот день так прореагирует, я бы никогда так себя не повел!
– То есть это трагедия была для вас?
– Абсолютно. Понимаете, в чем дело: дело в том, что она ходила в эту Промакадемию. Она там слушала этих бухаринцев, они несли какую-то околесицу про меня… Плюс я выступил за столом, бросил в нее салфетку, что-то там крикнул ей. Сейчас пишут какую-то гадость, типа «заткнись»… Нет, я просто сказал: «Замолчи». Я вот этого себе никогда не прощу.
Конечно, я стал стареть. Может быть, даже пить больше стал. Вот эти ночные посиделки для меня стали важны, потому что я боялся ночью один остаться. Потом это прошло. Когда началась война, я стал уставать сильно и спать. А потом уже что с меня взять… Другой человек.
Но убеждения мои в тот момент не поменялись. Я стал более жестоким, потому что я понял, что жизнь ко мне стала относиться жестче… У меня появилось какое-то внутреннее право: раз так ко мне жизнь относится, и я могу так к другим относиться. Но убеждения не поменялись. Они и в 1944-м не поменялись, просто я трезво смотрел на свои возможности и понял, что я уже не смогу…
– А вот к евреям у вас какое было отношение? Мне просто интересно, по личным мотивам…
– У меня к евреям было очень разное отношение. Сначала не было никакого отношения. Потом оно стало обычно-крестьянским, такой бытовой антисемитизм. Особенно в ссылке. Потом, когда я стал уже с ними работать, сначала за границей, потом после революции, оно изменилось. Были среди них совершенно интересные личности. Был Яшка Свердлов, смешной такой, живчик. А вы знаете, что, когда он умер, у него в кабинете в сейфе нашли золотых монет что-то на полмиллиона и чуть ли не ведро драгоценностей?
