Любить не просто - Раиса Петровна Иванченко

— Вы хотите, чтобы и я назвала себя?

— Хочу.

— Когда-нибудь… В другой раз.

Он вздохнул и тихо проговорил:

— Мне с вами просто и легко…

— Возможно, это оттого, что у вас на сердце какая-то тяжесть, — заметила она. — И вы никому не можете об этом рассказать. Боитесь оказаться смешным в чьих-то глазах. А незнакомые, по крайней мере, не станут радоваться тому, что оказались в чем-то выше вас.

Наступила неловкая пауза. Девушка почувствовала эту неловкость и не могла сразу уйти. А он не мог ни опровергнуть ее догадку, ни высказаться перед случайной спутницей.

— Знаете, о чем я сейчас думаю? — Батура, попросив разрешения, закурил. — По сути, каждый из нас мечтатель. Но вот твоя мечта осуществляется, и ты вдруг не узнаешь ее. Почему так получается?

— Но это не так и плохо! — воскликнула девушка. — Ведь это непременно породит другую мечту, и она позовет к чему-то новому, более совершенному.

— Признаюсь честно, я всегда был против донкихотства. Стремиться к невозможному!..

— Неужели вы никогда не мечтали о высокой и чистой любви? Не поверю… До свидания, Андрей.

Он еще раз повторил, правда, уже без прежнего энтузиазма:

— Завтра, в шесть…

— Нет, завтра я не смогу.

— Тогда послезавтра…

За его спиной еще стучали по асфальту каблучки девушки. Хотелось обернуться, проверить — оглянется ли она… Но заставил себя идти не оборачиваясь.

Дверь кабинета распахнулась, бумаги со стола полетели на пол.

— Еле добрался до твоей голубятни, Андрей. Привет! Высоко сидишь!

— А лифтом?

— Разве ты мне инфаркта желаешь? — Валентин Безбородько сунул ему свою холодную ладонь и плюхнулся в мягкое кресло.

— А, новый способ борьбы со старостью!

— Это точно. Под девизом: не пользуйтесь лифтом и всеми видами общественного транспорта.

Гость разглядывал редакционный кабинет Андрея, пока тот собирал разлетевшиеся бумаги. На стене висело несколько рекламных плакатов: «Пейте соки!», «Своевременно подписывайтесь на газеты и журналы!», «Вступайте в ряды доноров!»

— Андрей, я вижу, у тебя новое хобби. А как же театральная студия? — Маслянистые глаза Валентина, казалось, плавали в припухших красноватых веках. Губы привычно складывались в ироническую усмешку. Впрочем, Андрей не помнит, чтобы лицо его было когда-нибудь иным. В школе он так же надменно сплевывал сквозь зубы, вытягивал шею, пренебрежительно обходя мальчишеские игры. «Забавляетесь! Ну-ну!» — точно копировал родного папочку, Безбородько-старшего, директора радиозавода и бессменного председателя школьного родительского комитета. Отец и сын производили впечатление людей, твердо знающих, чье где место на этой земле, уверенных, будто все, что они делают, непогрешимо, и кто против них, тот против истины.

Андрей хотел было кинуть колкость, но сдержался. Появление Валентина, его развязная поза, то, как он развалился в кресле и закурил сигарету, настораживало.

— Это не хобби, Валентин Юрьевич. Ты посмотри на тиражи — десятки, сотни тысяч. Если перевести всю эту испорченную бумагу в килограммы, в эшелоны, в рабочие дни, зарплату, премии — знаешь, что получится? Космическая цифра. Целесообразно ли это?

— Какие премии? — прищурился Безбородько. Ноздри его шевельнулись, словно он почуял опасность. — Ты о чем это?

— Да все о том же, о хозяйствовании. Вот, скажем, я директор какого-нибудь комбината или завода, как твой отец. Что я делаю? Организую выпуск новой продукции улучшенного качества? Но это потребует обновления оборудования. Да и самому придется перестраиваться. Гораздо проще — давай на-гора старую продукцию, перевыполняй план. Тебе и знамена за первые места, и премии. А возьмет ли покупатель эту продукцию — плевать.

— Но при чем тут мой отец?

— А при том. Я за его паршивые телевизоры охотно взялся бы…

— Теперь они для тебя паршивые, а когда-то кормили.

Вон что! Выходит, Батура обязан всю жизнь благодарить папашу Валентина за то, что тот после школы взял его на завод и, как любил говорить, дал путевку в жизнь. Но ведь он, Андрей, работал не хуже других. И учился вместе со всеми. Впрочем, хватит об этом.

— У тебя ко мне дело?

— Я по поручению Маргариты, — загадочная ухмылка опять шевельнулась в уголках губ Безбородько. Он молча вынул из кармана и положил на стол белый незаклеенный конверт.

Батура хлопнул обеими руками по карманам, желая закурить. Валентин подал сигарету. Затянувшись, Андрей придвинул к себе конверт. В нем оказалась записка.

«Андрей, это ты должен был сделать первый шаг. Но я не дождалась. Пришлось этот шаг сделать самой. Что ж, считай, что у меня больше мужества. Нас уже ничто не связывает. И как ни обидно, нам не о чем жалеть. Умоляю, объясни отцу, я не умею. М. Др.».

Итак, Маргарита опередила его. И не жалеет ни о чем. Так-таки ни о чем? Впрочем, он знал, что не оправдал ее надежд. Она ждала от него чего-то большего. Что он станет знаменитостью? Но Андрей был равнодушен к славе, не спешил выдвинуться. Маргарита бросилась на поиски иных идеалов. Бедненькая королева Марго!.. Знаешь ли ты хоть, чего искать?

Еще раз взглянул на записку. «М. Др.» Прежде она подписывалась — «твоя Маргарита», «вечно твоя»… И ему нравилось это. Нравилось даже то, что его Марго — дочь известного генерала Дробышева, героя войны, и что генерал смотрел на него как на сына и гордился им. Теперь Андрей должен объяснить ему причину их разрыва. То есть объявить себя недостойным Марго, чему тот, разумеется, не поверит. Если бы он стал обвинять Маргариту, отец скорее поверил бы. Но Андрей этого не сделает…

В конечном счете он и сам в чем-то виноват. Да, виноват. И он даже трус! Первый шаг сделала она… И прислала этого неприятного посредника.

— Телефон, Андрей! Ал-ло! — Валентин поднял трубку и тотчас прикрыл ее рукой. — Из приемной редактора, просят зайти.

Андрей никак не мог понять, чего