Испивший тьмы - Замиль Ахтар

– Надо было спать с Падшим.

– Как насчет того, чтобы переспать с тобой?

Я улыбнулся, по щекам разлилось тепло.

– Я женат, – покачал я головой.

– Это ничего не значит, и ты это знаешь. Или ты до сих пор во что-то веришь?

На самом деле я не был женат. Не было причин ей отказывать, кроме моих попыток сохранить остатки чести. Последней женщиной, с которой я спал, была Альма, моя покойная жена, много лет назад. С тех пор я ни разу не совершал греха блуда… с человеком.

Но грех ли это, если бог, в которого я верил, такой же фальшивый, как их древесный бог?

– На твоем лице написано согласие, – хихикнула Аспария, и ее щеки из бледных стали розовыми. – Я знала. Все вы, мужчины, одинаковые. Ты прискакал сюда убивать Падшего ангела, лишь бы Крум не тронул твою жену и сына, а потом какая-то едва знакомая женщина предлагает себя, и, поскольку завеса достаточно плотная, ты не можешь сказать «нет», не так ли?

Я никого не предавал, но она может думать обо мне все, что ей угодно.

– Полагаю, ты права. Это тебя волнует? – пожал я плечами.

– Нет. Я не против, Малак, – улыбнулась она. – Однажды в другом мире кто-то выпьет манны из божьего древа и увидит… почувствует все мои воспоминания. Мне не хотелось бы, чтобы ему было скучно. А за твоими железными стенами ты, похоже, довольно горяч.

Я не знал, как реагировать. Я и не представлял, как можно лечь со мной в постель, чтобы развлечь в другом мире какого-то человека, выпившего сок их божественного дерева.

Внезапно я почувствовал себя двадцатилетним. Несмотря на странные верования и рубадийские украшения, Аспария напоминала мне женщин, за которыми я тогда бегал: простая, пухлая, озорная – прямо как дочь какого-нибудь деревенского пекаря. Наверное, это мне и нравилось. Единственное, чего в ней не хватало, – притворной невинности.

– Но как мы это сделаем? – спросил я.

– Не знаешь, как это делается? – Она захихикала, но без привычной насмешки.

– Холод же собачий.

Она прижала меня к дереву, на которое я только что помочился. Очевидно, я не стал бы садиться на мерзлую землю, но мог опереться на скрюченный ствол. Она расстегнула ремень, а потом сунула руку в перчатке в мои штаны и схватила член. Затем стащила перчатку, оставив ее в моих штанах, и снова взялась за член.

Не могу сказать, что не скучал по этому ощущению. Она оседлала меня, и вскоре я вошел в нее.

Все равно что помыться впервые за несколько месяцев, только прошло несколько лет. Аспария была горячая и влажная, и я совершенно забыл про холод и снег.

Я запустил руки в ее огромный плащ, стараясь не задеть ничего острого, провел ладонями вверх по ее бедрам, подобным горе Дамав, и добрался до грудей. Мягкие и небольшие, как раз в моем вкусе. Я стянул перчатку с плотской руки. Целую вечность я не испытывал такого наслаждения, и на мгновение мне захотелось прожить долгую жизнь хотя бы для того, чтобы испытать его снова.

Все это время Аспария смотрела мне прямо в глаза, ни разу не моргнув. Наши носы соприкоснулись – все равно что дотронуться до металла. Она начала покусывать мою нижнюю губу, согревая своим теплом. Когда она поцеловала меня, это тоже было невероятно. Она тянула меня за язык, будто хотела оторвать. Альма никогда не целовала меня подобным образом, но некоторые девчонки из моей юности так делали. И Мириам, мать Элли.

Аспария быстро достигла пика, и я был только рад. Наконец-то и я мог получить разрядку для изнывающих чресел.

Опираясь на ствол и держа ее в объятиях, я вдруг почувствовал страх. Я не предавал жену, но подтолкнул Аспарию к предательству мужа, а это нисколько не лучше. Почему я позволил желаниям довести меня до греха?

– Я скажу, что он от Крума. – Аспария встала и затянула ремень. – Если, ну, ты понимаешь…

Мой страх обострился. Неужели я только что стал отцом Зачинателя этих древопоклонников?

– Ты выглядишь озабоченным, – усмехнулась она. – Вспоминаешь улыбку жены после того, как яйца опустели?

– Она мне не жена.

Зачем я это сказал? От разъедающего нутро стыда?

– Тогда кто она? А мальчишка?

– Просто два человека, к которым я сильно привязался. Ничего более.

– Ясно. Я никому не скажу. Твои тайны в безопасности.

Нас теперь связывала куда более страшная тайна, так что я в ней не сомневался.

– Не будь таким мрачным, – сказала Аспария. – Если завтра нам суждено умереть, мы хотя бы провели веселую ночь.

– Ты не веришь в жизнь после смерти?

– Если я стану частью какого-нибудь дерева, какая разница, что я делала при жизни? Мы не такие, как вы, крестейцы, с вашими скучными правилами.

– За исключением татуировок и костяных серег, вы не так уж от нас отличаетесь.

Она потеребила свою серьгу.

– Почему ты это сказал? Я рубади из племени Крума. То, что я выросла, говоря на крестейском столько же, сколько на рутенском, ничего не значит.

– Ты росла, поклоняясь Сакласу?

Аспария покачала головой:

– Мои родители поклонялись Балхуту, как ты, но не забывали и ставить тотемы, чтобы благословить урожай. Не хочу портить ночь грустными историями, поэтому просто скажу, что паладинам, грабившим наши земли, это не понравилось.

Она была девчонкой, когда я завоевывал Пендурум. Может, я и послал тех паладинов. Я не хотел знать.

– Как ты оказалась женой кагана Крума?

– Очаровала сына кагана Онога. Сын другого кагана убил его, и, по рубадийскому обычаю, я стала его женой. Дерьмовые были годы, скажу я тебе. Но потом, к моей великой радости, Крум убил того гада и, хотя он не следовал рубадийским обычаям насчет брака, все равно выбрал в полнолуние меня. Но между мной, им и другими его женами все стало… сложно. И вот я здесь.

– Мы здесь.

– Знаешь, а ты хорошо пахнешь. – Она закрыла глаза и вдохнула мой запах. – Как свежий пирог. Намного лучше вони Крума, это уж точно. – На ее заиндевевшем лице появилась ухмылка. – Хочешь еще разок?

Может, громоздить новый стыд на старый и есть единственный путь вперед? Может, нужно, чтобы моя душа онемела так же, как нос в этом ледяном аду?

– Ладно, – улыбнулся я. – Давай подарим твоему любителю манны еще одно хорошее воспоминание.

Я проснулся на рассвете с ноющей болью в спине и ногах. Аспария была в похожем состоянии, но четверо наших спутников в бледном утреннем свете казались вполне бодрыми. Мы поели еще мяса и