Легальный нелегал - Наиль Булгари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы кто? Вы знаете, кто я, а? Да я вас!
Отобрав у него стакан, Федя посоветовал ему заткнуться.
— Мурод, не серди его, — продолжаю строить с ним разговор только на узбекском языке. — Это не человек, зверь и тот добрее. Ему вырезать твою печень будет только в радость.
Осознав со стороны Феди угрозу своей требухе, Мурод шлёпнулся с корточек на задницу. Его волнение усилилось при появлении Лёши. Скороговоркой слов, заимствованных у некоторых народов мира, Лёша соткал предложение. Особо пугающим было конечное слово — кердык, сопровождённое движением пальца по глазам, горлу и животу.
— Этот пуэрториканец похуже вон того русского. Троих своих братьев зарезал, пытавшихся его обмануть. Понимаешь? Ты тоже хочешь нас обмануть, нехорошо это. Идём в твою машину, там разговор закончим.
В машине, боязливо отодвинувшись от любителя человеческой печени, полковник достал платок, громко высморкался. Мы же, устремив на него три пары глаз, приступили к потрошению.
— Товар куда спрятал, вошь туркестанская? — рявкнул Федя.
— Какой такой товар? — не понял полковник, бегая глазами.
Лёша прострекотал короткую фразу.
— Что он сказал? — прохрипел допрашиваемый.
— То же, что и русский. Про две тонны героина.
— Сколько? — полковник подался вперёд, в его голосе слышались удивление, страх и восхищение чьей — то наглостью.
— Это знаешь сколько миллионов долларов?
— Поэтому мы здесь.
— Мои люди не при чём. Клянусь тебе… э…
— Мустафа.
— …Мустафа.
— Махмади очень недоволен и огорчён, очень огорчён!
— Я понимаю.
— Тогда докажи, что это не твоих рук дело.
— Как, дорогой Мустафа?
В ожидании, пока мозг озарится идеей, пожал плечами, развёл руками, закатил к потолку глаза, но уже через десяток секунд сказал:
— Год назад здесь, в Термезе, Махмади, ты и наш третий общий друг обсуждали наши дела. Помнишь?
— Йе, конечно, помню.
— Ты тогда поклялся, Махмади, что если Малика, вроде Малика, если память мне не изменяет, родит тебе четвёртого сына, назовешь его именем.
Имя Малики подействовало на клиента двояко: успокаивающе, значит, такой разговор был, и раздражающе.
— Ты тогда очень хорошо сказал, что генералу Дустуму надо было вступить во временный союз не с Хикматияром, а с Ахмад Шах Масудом, и что Дустуму не надо было принимать участие в подавлении мятежа генерала Таная [1].
Образного представления того эпизода у полковника не возникло, но, боясь «уронить лицо», неуверенно кивнул.
Наклонившись к Лёше, я тихо прошептал:
— Нужна водка, его кивка мало, важно, чтобы он «вспомнил» то событие и полностью мне поверил.
И, положив руку на плечо клиента, весело сказал:
— Махмади тогда похвалил тебя за стратегическое видение афганской проблемы, предложил тост за будущего генерала. Только зачем вы тогда коньяк пловом и огурцами закусывали? Ха-ха-ха…
Услышав, что годичной давности встреча сопровождалась попойкой, следовательно, всего запомнить невозможно (уж ты, брат Мустафа, не обессудь), полковник расслабленно осел тушей. Пригладив тонкие усы, охотно принял стакан у подошедшего Лёши. Выпив, хлопнув себя по колену, ухмыльнулся:
— Э-э, много выпили тогда.
Остерегаясь вспышки гнева со стороны мясника-русского, обещавшего слопать его драгоценную печень, и еще более дикого пуэрториканца-маньяка, тихо меня спросил:
— Слушай, они наш язык понимают?
— Как я китайский.
Вежливо отхихикав шутку, полковник решительно заявил:
— Хорошо, дорогой Мустафа, я напишу письмо нашему другу! Но и ты объясни ему, что такой грех мы не совершали.
— Обещаю, брат!
Низко склонившись над записной книжкой, услужливо поданной мной, тот в течение десяти минут при слабом освещении плафона старательно укладывал на листок строки.
— Не забудь число и подпись. Ты же знаешь, как Махмади недоверчив и подозрителен.
— Конечно!
Первый акт пьесы заканчивался без рукоплесканий зрителей и опускания занавеса. Начинался второй акт. Почти во всех шпионских романах разведчика, попавшего в руки местной контрразведки, для выуживания секретов подвергают «фармакологическому допросу» путём введения «сыворотки правды» — скополамина, амитала, пентотала. В такую сыворотку, если я верил, то самую малость. Допусти наличие такой дряни, туго бы пришлось жёнам, имеющим ревнивых мужей, уголовникам и шпионам. Мужья, за любые деньги скупая литрами сыворотку, проводили бы собственное расследование. Уложив некогда любимую жену на кухонный стол, ревнивец грубо впрыскивал бы в её нежную вену жидкость и, колотясь рогами о стены, требовал признания. Следователи, не применяя изощрённых пыток, вводили бы подозреваемому кубика два амитала, после которых матерый бандюган с детской улыбкой на устах признавался во всех совершённых и планируемых злодеяниях. Шпиона, нелепо и в самую последнюю секунду попавшегося на закладке контейнера, оперативники, прибегнув к помощи скополамина, раскалывают, и тот, размазывая сопли, называет адреса явок, схему связи, своего руководителя, агентуру и даже выкладывает номера своих счетов в банках Швейцарии.
Только после таких процедур жертвы сыворотки, если их не хватал удар, навсегда переставали дружить со своей головой.
Полковника можно было разговорить, использовав имеющиеся на текущий момент условия: его ослабленную волю, утомлённость и страх. Но такое под силу специалисту по гипнозу, а под рукой такого не было. Оставался один вариант, в нашем случае самый верный.
Применяя политику принуждения и умасливания в течение пятнадцати минут, под одобрительное «пей до дна», влили в нутро клиента остаток первой бутылки, от которой тот стал понемногу забывать, где он, что с ним и кто с ним.
При лунном освещении, расстелив брезент, усадили улыбающегося до ушей полковника, поставили непочатую бутылку водки, воду, абрикосы, остывший шашлык и расселись сами, образовав круг, вроде курултая. Поднеся клиенту сто граммов, я воскликнул:
— Хорошо, что ты привёз нас в эту чайхану! В ресторане сейчас жара, духота, кухней пахнет, музыка по ушам бьёт. А здесь прямо рай, только что птички не поют.
Качаясь камышом, тот важно заявил:
— Мурод всегда знает, что делает, дорогой э…
— Махмади.
Тупо уставившись в мою физиономию, радостно её опознал и полез обниматься. Троекратно обнявшись, полковник прослезился:
— Давно не виделись, очень давно, а?
Вдруг засопев, он проскрипел зубами и подозрительно спросил:
— А это что за люди, а? Зачем они здесь?
— Да ты что, Мурод, не узнаешь нашего общего друга?
Падая, полковник ткнулся в Лёшину грудь. По-собачьи её обнюхав, спросил:
— Ты кто?
Выдавив из себя смех, по-дружески хлопнув Мурода по ноге, я пристыдил:
— Забываешь, брат, стареешь. В прошлом году кто предложил на память сфотографироваться?
Покачавшись, тот,
