Легальный нелегал - Наиль Булгари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обалдевший и одураченный старлей посторонился. Я, проникнувшись моментом и чем ещё полагается, прошествовал дальше и встал на левом фланге приглашённых гостей. Придав лицу важность, поклонился бронзовому коню и бронзовому Тамерлану. При исполнении гимна все, и я в том числе, прижали руку к сердцу. Обратив взор к строго смотревшему правителю Междуречья четырнадцатого века, толпа под фонограмму зашевелила губами.
Едва отзвучали последние слова гимна, юноши, пропустив вооружённых цветами молоденьких красавиц, выждали секунду и дружно двинулись вслед за ними. Возложив цветы, девушки, попискивая и размахивая косичками, бросились назад. Соблюдая дисциплину строя, юноши снова пропустили их сквозь строй, тесно сомкнулись и медленно, по-черепашьи, отступили спиной назад. Такие действия напоминали тактику армии древней Спарты, когда пращники, отметав камни и дротики в неприятеля, быстро убегали и прятались за спины ощетинившихся копьями воинов.
Хлопая вместе со всеми в ладоши, я обратился мыслями к Феде: «Вот бы тебя сейчас сюда, поглядеть и послушать фальсификаторов и профанов от истории, рубящих сук, на котором им удобно сиделось при царе-батюшке и при Советской власти. Скульптор Джаббаров плагиат, он позаимствовал стиль знаменитого мастера Фальконе, сотворившего в Петербурге памятник Петру Великому. Это во-первых. Во-вторых, место, где сейчас красуется в бронзе Тамерлан, было занято другим — основателем научного коммунизма, диалектики, исторического материализма и политэкономии, товарищем Карлом Марксом. Они, оказывается, не знают, что давным-давно это место, излюбленное впоследствии горожанами, называлось Константиновским парком, а за год до первой мировой войны парк переименовали в Кауфманский сквер. Власть Советов назвала сквер сквером Революции. Однако эта забывчивость простительна. Они, Федя, не знают главного, и это самое, нет, не пугайся, не самое страшное — это самое смешное. Мне недавно посчастливилось вновь побывать у той женщины-психолога, монографию которой ты читать не захотел. Пока она готовила кофе, я стоял у книжных полок. С замиранием сердца, бегая глазами по стеллажам, восхищался такому богатству: немец Адорно и русский Бердяев, француз Вольтер и грек Гераклит (правда, в отрывках), американец Эмерсон и китаец Ян Чжу в произведениях Чжуан-цзы — все мыслители собрались вместе, высказав в своё время сокровенные мысли».
На втором стеллаже рука совсем не случайно выбрала книжицу под названием «Уложение Тимура» издательства «Чулпон» 1992 года. На странице 74–75 было написано: «Когда узбеки начали совершать в Трансоксании (Средней Азии) величайшие жестокости и невыносимые притеснения, Элиас-ходжа (сын Тоглук-Тимура), потерявший всякую власть, не был в состоянии прогнать этих разбойников и остановить их неистовства. Что касается до меня, то я, стремясь приобрести доверие, ринулся на узбеков и освободил притесняемых из рук притеснителей. Эта экспедиция была причиной возмущения военачальников Элиас-ходжи и самих узбеков. Тоглук-Тимуру написали, что я поднял знамя восстания; хан, будучи слишком доверчив, послал приказание умертвить меня, но послание попало в мои руки. Видя всю громадность опасности, я собрал вокруг себя храбрую молодежь из племён Берлас, которую я привлёк на свою сторону. Когда жители Трансоксании узнали, что я решил напасть на узбеков, вельможи и народ не замедлили покинуть их ряды и присоединиться ко мне».
Учёные и высшее духовенство издали постановление, утверждавшее изгнание и ниспровержение узбеков. Многие начальники орд и племён присоединились ещё ко мне в этом предприятии. Это постановление и это воззвание, данное письменно, были выражены в следующих словах: «Следуя повелению и примеру законных халифов, воины, и народ, и духовенство, в уважение к великим достоинствам Тимура, полярной звезды могущества, возвели этого эмира на царство. Они обещают не щадить своего состояния и своей жизни на то, чтобы истребить, изгнать, победить и уничтожить узбеков, этих ненавистных притеснителей, которые простерли свои жадные руки не только на движимость, на имущество и владения, но даже на честь и закон мусульман. Мы клянёмся соблюдать условия этого договора. Если мы когда-нибудь нарушим клятву, то пусть мы потеряем покровительство Бога и подпадем из-под Его власти во власть сатаны». При виде этого постановления я возгорал желанием начать войну и сечу и двинуть войска на узбеков, чтобы несчастные отомстили своим тиранам».
Такая односторонняя любовь у них не только с Тамерланом, они умудрились всех учёных и поэтов Востока причислить к своему племени. Для какой-то цели они даже Бориса Николаевича Ельцина называют своим земляком, а когда спрашиваю у них, в каком месте Узбекистана тот родился, загадочно отвечают: «Об этом лучше вслух не говорить!»
После показа молодежью тактических приёмов слово взяли представители всех ветвей власти. Едва не проглатывая микрофон, изрекали цитаты Папы о колониальном прошлом, о стойкости великих сынов великих предков, сложивших в борьбе за независимость буйные головушки; о не скудеющей земле узбекской, способной воспроизводить сынов-героев; о возрождении государственности. Речи заканчивались бурными аплодисментами. Остерегаясь, что в глазах переодетых в штатское сотрудников национальной безопасности могу показаться никчемным патриотом, вытирал платочком глаза; сложив руки по швам, земно кланялся Тимуру — представителю одного из монгольских племен — племени Барлас, но никак не узбеку.
После шумного, красочно обставленного празднества наступили серые, ничем не примечательные будни, длившиеся до самого Нового года. Встреча его от прошлогодних не отличалась: традиционное оливье, селёдка под «шубой», пельмени, кислое шампанское, керосино-ацетоновая водка, подозрительного цвета детские напитки и самое трепетное — прослушивание поздравлений от имени Президента.
Насильно переодев меня в дедморозовские лохмотья, дети попросили сплясать, спеть и почитать стихи. Танец исполнил национальный, хлопая себя по ляжкам, щёлкая пальцами, дёргая головой и издавая звуки обитателей дремучего леса. Взяв гитару, провёл по струнам. Душевно, в быстром темпе, разбавляя акцентом слова, запел:
Плывут туманы над волной, покрыты бирюзой.
Стоит у моря предо мной Одесса, город мой.
Он с песнею встречает, он с песней провожает.
Одесса-мама, милый город мой.
Топнув ногой, завёл под куплет припев:
Ах, Одесса, жемчужина у моря
Ах, Одесса, ты знала много горя
Ах, Одесса, любимый милый край
Живи моя Одесса, живи и процветай!
За песню получил похвалу от детей в виде рукоплесканий и приз — плитку шоколада, от Майки — улыбку. Воодушевившись таким результатом, дерзко глядя ей в очи, страстным голосом, под струнное сопровождение, спросил:
Каким меня ты ядом напоила,
Каким меня огнём воспламенила?
Ах, дайте ручку нежную, щёчку белоснежную,
Пламенные трепетные губки!
Ах, дайте ручку нежную, щёчку белоснежную,
