Легальный нелегал - Наиль Булгари
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А! Дорогой Вахид, и ты здесь?
Обменявшись с Лёшей — Вахидом объятиями, полковник вскричал:
— Наливай! Мурод умеет ценить дружбу. И ещё мы братья по бизнесу. Ха — ха — ха!
— Тише, Мурод, чайхана тоже имеет уши.
— Э — э, кого бояться? Считай, город мой, что скажу, то и будет.
Его бахвальство сменилось приступом подозрительности:
— А это кто? — ткнул пальцем в Федю.
— Мой телохранитель Юсуф.
— Ладно, — милостиво кивнул полковник, укладывая ноги под себя.
У нашего клиента опьянение носило странный характер: весёлость сменялась раздражительностью, благодушие — грубостью, беспечность — подозрительностью и наоборот.
Пользуясь тем, что полковник отвлёкся и, стуча себя по груди, требовал от Феди послушания, спросил у Лёши:
— Как считаешь, играет?
— Нет. Так сыграть нельзя.
Тем временем клиент, решив, что воображаемый телохранитель проникся должным к нему уважением, потребовал:
— Эй, сходи к моей тачке. В барсетке возьми спичечный коробок и папиросы.
Из всех слов «телохранитель» понял только слово «тачка».
— Иди, Юсуф, принеси господину полковнику барсетку, — приказал Юсуфу — Феде.
Пытаясь вернуть ногам нормальное положение, клиент брякнулся на спину. Помогая ему присесть, я непроизвольно выбросил несколько матерных слов. Услышав слова, употребляемые в основном в мужском обществе, он поменял настроение. Целую минуту распевая матерные слова, отшлифовывал их и придавал им сочность, объёмность и красоту. Став на колени, простёр качающуюся руку вперёд и неожиданно для нас прокричал в темень:
У Лукоморья дуб зелёный… твою мать,
Златая цепь на дубе том, э, э…
Пораскинув остатками, ещё не окислившихся извилин, одна из которых отвечала за профессиональное чутьё, Мурод низко склонил голову. Наклонившись, дыша смесью водочного перегара и лука, вдруг выразил недоверие:
— Ты знаешь их язык?
— Брат, чтобы успешно бороться с врагом, надо знать и его язык, и его привычки, и многое другое, — успокоил брата.
В принесённой барсетке Федя обнаружил спичечный коробок, в котором хранилась анаша. Набив смесью папиросу, раскурил её. Цокая языком, изобразил удовольствие, поднёс папиросу клиенту. Глубоко вобрав в себя пахучий дым, полковник задержал дыхание и через покашливание выдохнул его.
— У нас не более десяти-пятнадцати минут, — предупредил Федя.
Растоптанное, оплывшее свечой сознание некогда человека валялось и корчилось в пьяном и наркотическом угаре, открывая путь к подсознанию…
… На двадцать пятой минуте голова полковника, сравнимая с юлой на исходе своего бега, накренилась и, медленно покачиваясь, пошла по кругу. Описав малые круги, она остановила движение, всхрапнула. Взревев мамонтом, получившим удар по голове дубиной дикаря, клиент конвульсивно взбрыкнул ногами, чмокнул губами, раскрыл их и повалился набок.
Выключив диктофон, мы трое, сидя на брезенте, молча переваривали услышанное. Обняв руками колени, покусывая травинку, Федя, отбросив свои шутки, очень серьезно проговорил, кивнув на диктофон:
— Вы понимаете, что ЭТО? Теперь за наши шкуры, не говоря уже о шкуре клиента, на самом богатом базаре копейку пожалеют.
Сплюнув травинку, добавил:
— Вот поганцы!
Кому он адресовал свое возмущение, то ли к жадным базарным покупателям, или к тем, кто был запечатлён на диктофоне, уточнять не стали. Не выказывая тревоги, Лёша принял решение:
— Всё, орлы, сворачиваемся. Пусть у Москвы болит голова, что и как дальше поступать. Мы свою работу почти сделали.
За этим «почти» стояло многое: без потерь выбраться из города, доехать до Ташкента и доставить запись по назначению.
Осторожно, как на похоронах, подхватили останки полковника. Доставив «прах» до «ауди», уложили на заднее сиденье.
Поколдовав над картой города, Лёша обратился ко мне:
— Смотри, в километре отсюда подходящее место. Полковнику там понравится. По коням.
Из ведомого став ведущим, покинул стоянку проторенной три часа назад дорогой. «Ауди», старательно высвечивая колёса «жигулей», утюжила мой след.
Через пять минут прибыли на означенное место. Пока Лёша просматривал обнаруженные в папке бумаги, Федя и я, подняв с пола полковника, положили его на сидение, расстёгнули и приспустили его штаны, освободили от пуговиц рубашку. Купленной в Шерабаде губной помадой вполне художественно расставили на некоторых частях тела Мурода метки. На приборную доску поставили плотно закупоренную бутылку недопитой водки, пиалу со следами помады, несколько абрикосов, бутылку минералки. В барсетку положили спичечный коробок с анашой, папиросы. Зеркало заднего вида Федя наклонил под углом, вполне достаточным, чтобы ночная бабочка перед тем, как покинуть машину, могла выкрасить губы и подбить поломанную причёску. Общая картина получилась убедительной и соответствовала моральным убеждениям доблестного вояки. Сложив, как предписывает ритуал, руки, склонили голову. Перефразировав известные строки, я печально произнёс:
Полковник наш рождён был пьянью,
Залитый водкой, обкурен дрянью.
И добавил:
— Спи спокойно, дорогой Мурод, не поминай нас лихом.
Федя, положив свою руку на моё плечо, успокоил:
— После такой дозы слон может забыть, что родился не в Арктике. Он едва ли вспомнит своё имя, не говоря о твоём, дорогой Махмади!
Заняв места в «жигулёнке», ушли по трассе на юг. Проехав километра полтора, свернули в лабиринт улочек. К строящимся гаражам вышли, когда на востоке яркое пятно Венеры стало терять свой блеск. Проглотив вторую за сутки тонизирующую таблетку, вышел из машины. Присев на сложенные кирпичи возле строящегося гаража, прикурил, жадно затянулся. Подставив лицо пробивающейся заре, блаженно улыбнулся.
Впервые испытал такое же созвездие смешанных чувств в семнадцатилетнем возрасте, в военном училище. Набрав по кругу высоту в шестьсот метров, АН-2 заходил на боевой курс. Группа первокурсников, рассаженная по весу вдоль бортов, обняв запасные парашюты, с известковыми лицами, облизывая сухие губы, в тревоге ожидала рвущий нервы рёв сирены. В отброшенную инструктором дверь заструился наружный прохладный и совсем неземной воздух. Оббежав хвостовую часть, воздушный поток ощупал комбинезоны мальчишек по правому борту, потрепал оскаленные в ужасе лица. Проделав такую же шутку по левому борту, лизнул усы инструктора, хлестнул по обшивке, проверяя её на прочность, взвихрился и спиралью кинулся в родную стихию.
Сирена, пробившись сквозь шлемофоны, больно ударила по ушам. Поданная инструктором команда жестом руки и голосом, которoй никто не услышал, подбросила юные тела вверх. Развернувшись лицом к захлёбывающемуся проёму, проверив зацепление карабинов о трос, курсанты двинулись навстречу своей судьбе. Следуя за спиной товарища, увидев, как тот исчез в бездне, клещом вцепился в дверной обвод. «Аннушка», исходя мелкой дрожью, внесла в мою неокрепшую душу смятение. Предательская трусость поколебала волю. Её подлая и мерзкая натура с хрустом пожирала молодые побеги решительности, уверенности и самообладания. Сердце, изъеденное внутренним червём
