Легальный нелегал - Наиль Булгари

Сам на руках вiднесу.

Почувствовав щипание в носу, умолк, поникнув головой. Прохлопав ресницами, смахнул поволоку. Посчитав, что расслабляться рано, укрепляюсь мужественной песней:

Вихри враждебные веют над нами,

Тёмные силы над нами гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас ещё судьбы безвестные ждут!

Напоминание о судьбе определило последующие действия. Может, пока я привожу нервы в порядок, моих товарищей постигла горькая участь или они, переживая за товарища, тревожно оглядывают людское озеро в поисках моей головы. Однако у «жигулёнка» их не было, зато рядом ошивался очень подозрительный, лет пятнадцати абориген и глазами примеривался к колёсам. Отогнав того, проверил целостность корпуса, надёжность креплений и болтов. Открыв заднюю дверь, растянулся на сиденье, выставил ноги.

Полудремлющему сознанию виделась и слышалась всякая чушь: пьянющий, руководивший облавой по нашей поимке полковник в генеральской папахе и с пулемётом в руках; автоматные очереди и пушечные залпы по уходящим от преследования «Жигулям»; огромные, развешанные где попало портреты с нашим изображением; женщины, манящие нас не руками, а щупальцами, и самое жуткое — идущие на виселицу товарищи.

Вскрикнув «а-а-а», подскочил как ужаленный и тут же ударился головой о мягкий потолок.

У открытой двери стояли живые, невредимые, запылённые, слегка ошпаренные туркестанским солнцем, улыбающиеся, жующие самсу москвичи. Получив от Лёши его любимую команду «по коням», занял место за рулём. Пришпорив железного коня, помчались на допустимой скорости на север.

Отличая любопытство от любознательности, попросил их провести урок на тему «Как без потерь покинуть город?». Красочно и не скупясь на детали, ребята провели открытый урок.

Остановки сделали два раза: в Джанбае, где пополнили запас чая и самсы, и в Чиназе, к которому подъезжали, когда солнцу до захода за горизонт оставалось градусов десять. Под нашептывание местного браконьера, дежурившего у рыбного базара, мы, околдованные двадцатипроцентной скидкой, поднялись вверх по правому берегу Сырдарьи километра на три. Купив рыбу, вернулись на бетонку. В столицу въезжали при свете уличных фонарей. Лично мне нравятся ночные города: волшебные и загадочные. Скрадывая в жёлто-белом свете время и пространство, город казался призрачным, населённым неземными тенями. С воздуха же ночной большой город выглядел сказочно-притягательным: казалось, протяни руку в чёрную пустоту, и ты горстью зачерпнёшь разбросанные россыпью мерцающие самоцветы.

На Шота Руставели, в закрывающемся магазине, купили то, без чего нельзя украсить стол. Радость Василича при виде своих квартирантов была неподдельно-искренней. Стесняясь своих чувств, грубовато похлопал нас по спине, проворчал:

— Чуял, что скоро будете, стол накрыл.

Пожав ему руку, сказал, что раз мы с рыбалки, значит, на столе должна быть не консервированная рыба, а свежая. Приняв добычу, Василич спросил:

— На червя или хлеб? Мелочь не долбала?

— На хлеб. Метров на двадцать забрасывали, там мелочь не шляется.

Развернувшись в сторону хаты, я громко подал армейскую команду:

— Самсунг, к снаряду бегом марш!

Из темного проёма веранды лешим появился Петруха.

— Чё?

— Бери в охапку свою Катьку и марш чистить рыбу.

Через час на том же лягане, на котором позавчера красовался плов, сейчас отдельными горками лежали искусно пожаренные куски сазана и судака. Мне на этот раз было дозволено вместе со всеми выпить рыбацкую стограммовую норму, чему не удивился, но понял: езды по городу с ребятами не будет, они улетают и, возможно, этой ночью. Воспользовавшись общим галдежом, Лёша напомнил:

— Просьбу не забудь. Позаботься о дядьке.

— Я помню, Лёш. Может, до аэропорта всё же подбросить?

С аппетитом хрустя рыбьей кожицей, не пускаясь в объяснения, тот кратко ответил:

— Сами.

Утром заехал к Василичу. Нахохлившийся и задумчивый, сидя перед кучкой денег, не ответив на приветствие, Василич отвернул голову. Присев на край топчана, предполагая, что творится в душе этого доброго человека, сказал:

— Пойми, они женатые люди, у них куча малых детей. Их зверюги жёны — сёстры рыскали с ментами по всему городу в их поисках. Пацаны об этом пронюхали и, чтобы дело до суда не доводить, отдались в руки своих баб. Земля круглая, город маленький, встретимся.

— Я же к ним как к родным, а они вон что! — Василич показал потрескавшимся пальцем на су́мы.

Запрыгнув на топчан, сел ближе к нему.

— Уехать тебе надо к своим. Хватит жизнь даром жечь без пользы. Ты подумай. Дом продать помогу. И ещё. Мне тоже предписано в течение двадцати четырёх часов явиться домой с повинной, иначе супруга грозила проблемами. Но заезжать к тебе буду, обещаю.

За два месяца, к крайнему неудовольствию и раздражению Майки, работу так и не нашёл.

Вернув семью от бабушки к месту постоянной дислокации, чтобы не мозолить глаза супруге и не лезть в воспитание детей с позиций армейской дисциплины и распорядка дня, весь август катался по городу: подвозил народ с багажом, сумками и без таковых за договорную оплату к домам, паркам, магазинам, ресторанам, базарам и от них. Не чурался загородных поездок, но с бо́льшей оплатой. Дополнение к пенсии приводило Майку в хорошее настроение, и в такие дни меню становилось разнообразным.

За день до празднования Дня независимости, проезжая мимо сквера в центре города, «прослезился»: у монумента Амиру Тимуру собирался разновозрастный люд. Оставив машину на обочине, одёрнул рубашку, расправил плечи, придал лицу строгость. Твёрдо ступая, почти печатая шаг, пошёл вглубь аллеи. В центре сквера лицом к монументу стоял двухшереножный строй молодых людей: юноши, стойко перенося жару, парились в костюмах-двойках и вытягивали стеснённые галстуком шеи; юные красавицы в ярких платьях и тюбетейках, держа огромные букеты роз, гвоздик и гладиолусов, застенчиво посматривали на кино- и фотохроникеров. Отдельной кучкой на левом фланге стояли люди преклонного возраста, поддерживаемые за локоть лоснящимися от сытой жизни и довольными собой чиновниками.

Мероприятие должно было вот-вот начаться, и я, боясь опоздать, ускорил шаг. Старший лейтенант в белой рубашке, став преградой на моем пути, приказал немедленно удалиться, на что я, под недоверчивыми взглядами других милиционеров напыжась, ответил:

Уважаемый! Я такой же гражданин этой страны, как Вы и вон те, стоящие у монумента молодые и пожилые патриоты! (Вот чёрт, надо напрячься и решить вопрос с гражданством. Нужен паспорт, и чем скорее, тем лучше.) Я так же, как все и, как надеюсь, Вы, придерживаюсь тех нравственных и политических принципов, в основе которых лежат любовь к Узбекистану, её Президенту и всему народу! Я преисполнен гордости за нашу страну, и я