Косые тени далекой земли - Го Осака

– Позвольте мне познакомить вас с Дзиро Рюмоном, из информационного агентства Това Цусин. Он говорит, что хочет взять у вас, господин Куниэда, интервью и узнать, как вы меня соблазнили.

Пожилой джентльмен запрокинул голову и засмеялся.

Мужчины обменялись визитными карточками.

Собеседника звали Куниэда Сэйитиро, и, как Тикако и сказала, на карточке он значился преподавателем испанского в колледже иностранных языков при министерстве иностранных дел.

Тикако предложила Куниэда присесть на диван, стоявший у стены, и села рядом с ним. Рюмон тоже придвинул стул к ним поближе и устроился напротив.

– Рюмон учился в том же университете, что и я, только раньше, и он прекрасно говорит по-испански. К тому же он занимался новейшей историей Испании, и говорят, что его профессор был просто в восторге от его дипломной работы. И конечно, в агентстве он считается несравненным знатоком Испании.

– Я бы попросил тебя так меня не расхваливать, – пожурил девушку Рюмон, которому ее похвала была неприятна.

Тикако и раньше любила, представляя его людям, прибавить какую-нибудь до тошноты преувеличенную похвалу и искренне забавлялась, глядя на его смущение. Иногда это раздражало Рюмона и становилось причиной ссор.

Куниэда проговорил, как бы стараясь примирить их:

– Новейшая история Испании, значит? А как называлась ваша дипломная работа?

Рюмон вытащил сигарету из пачки.

– Если мне не изменяет память, «Вмешательство Сталина в испанскую гражданскую войну». Я слышал, что вам, господин Куниэда, приходилось жить в Испании. Это правда? – резко сменил тему Рюмон.

Куниэда, казалось, на мгновение замешкался.

– Да, мне привелось побывать там дважды, до войны и после. Собственно, в первый раз я был послан туда учиться за казенный счет.

– Перед войной, значит…

– Это было как раз во время гражданской войны в Испании.

Рюмон вынул изо рта сигарету и зажал в руке. Он вдруг напрягся.

С того времени, когда в Испании разразилась гражданская война, прошло уже полвека. Несколько лет назад Рюмон попытался разузнать что-нибудь о дипломатах, работавших в японской дипломатической миссии в Испании во время войны, однако и посланника Макото Яно, и секретаря Тэйитиро Такаока уже давно не было в живых. И хотя Куниэда был всего лишь студентом, учившимся за счет правительства Японии, то обстоятельство, что он жил в Испании во время гражданской войны, делало его бесценным свидетелем событий тех лет. А значит, нельзя упустить ни слова из его рассказов.

Рюмон подался вперед:

– Во время гражданской войны… то есть, после июля тысяча девятьсот тридцать шестого года?

Куниэда утвердительно кивнул:

– Совершенно верно. Я поехал в Испанию в сентябре девятого года эры Сёва, это был тысяча девятьсот тридцать четвертый год. Гражданская война началась два года спустя.

– Позвольте спросить, где вы жили в Испании?

– В Саламанке. Я учился в университете Саламанки.

Рюмону стало жарко. Наверняка его возбуждение не осталось незамеченным.

– Вы приехали в Испанию один, господин Куниэда, или кто-то еще из японцев учился с вами?

– Кроме меня в то время в Испании находились трое студентов, поехавших за счет государства. Правда, нас разделили: Масуяма Кодзо учился в Мадридском университете, Танимура Эйтаро – в Вальядолидском, а я в Саламанке. Я слышал, что у господина Масуяма в последнее время нелады со здоровьем, однако оба они, к счастью, живы.

Рюмон не верил собственным ушам.

В Испании во время гражданской войны находились трое японских студентов, поехавших за казенный счет. Мало того, все трое выжили в последующие бурные пятьдесят лет эпохи Сева, и все трое живы и теперь.

Если считать, что в годы войны им было за двадцать, то теперь им должно быть лет семьдесят и восемьдесят. Поскольку средняя продолжительность жизни увеличилась, в этом факте нет ничего странного, но что все трое до сих пор живы – это все-таки невероятно.

– Первый раз об этом слышу. Удивительно, – честно признался Рюмон и наконец зажег сигарету. Его пальцы слегка дрожали.

Тикако, что было на нее вовсе не похоже, ни разу не вмешалась в их разговор.

Куниэда отпил немного вина и поставил бокал на столик. Выпрямился и сел поудобнее.

– Насколько я помню, это было в одиннадцатом году эпохи Сева,[9] в конце июня, сразу после того, как новый посол, Яно Макото, занял свой пост. Помню, мы втроем явились в представительство Японии в Мадриде сдавать экзамен по языку. Да, точно, тогда все студенты, посланные правительством на учебу за границу, должны были два раза в год сдавать экзамен. После экзамена господина Масуяма оставили в Мадриде, а я и господин Танимура отправились обратно, он в Вальядолид, я в Саламанку. Каждое лето дипломатический корпус всех посольств перебирался из Мадрида на север, в Сан-Себастьян, поэтому и посланник Яно оставил все дела секретарю Такаока и покинул Мадрид. Сразу после этого в армии начался бунт и разразилась гражданская война.

Рюмон кивнул:

– В Мадриде и в Барселоне правительственным войскам и ополченцам удалось совладать с мятежниками, но в Вальядолиде и Саламанке власть попала в руки восставших, не правда ли?

На лице Куниэда заиграла легкая улыбка.

– Вы просто знаток. Господин Танимура как раз тогда собирался в летний отпуск съездить в Берлин, на Олимпиаду. Однако, как потом выяснилось, из-за войны многие маршруты были закрыты, ему пришлось дожидаться бесконечных разрешений, и когда он наконец выехал из Испании, Олимпиада уже закончилась.

Ну да, ведь в тот же год, когда в Испании началась гражданская война, в нацистской Германии состоялась берлинская Олимпиада.

Подождав, пока Куниэда подкрепится вином, Рюмон спросил:

– А что дальше случилось с господином Масуяма, который остался в Мадриде? Ведь Мадриду пришлось выдержать яростные атаки мятежной армии, там развернулись жестокие схватки.

Куниэда поставил бокал на стол.

– Когда началась война, вся связь между территорией, попавшей под контроль мятежников, где тогда находился господин Танимура и я тоже, и Мадридом, где остался господин Масуяма, прервалась. Поэтому от него долгое время не было никаких вестей. Много позже я узнал, что ему удалось выбраться из Мадрида в начале октября, то есть за месяц до начала ожесточенных боев с армией мятежников, и что он на корабле переправился из Аликанте, порта на берегу Средиземного моря, в Марсель. По его словам, оттуда он поехал в Сен-Жан-де-Люс и там встретился с представителем Яно. Господин Яно к тому моменту уже перешел границу у Сан-Себастьяна и нашел убежище во Франции.

– А что же случилось с представительством в Мадриде?

– Его закрыли в середине октября. А те, кто еще оставался там, то есть секретарь Такаока с женой и секретарь представительства, господин Миядзава, переправились за границу тем же маршрутом, что и господин Масуяма.

– Середина октября… то есть всего через три месяца после начала войны. Как быстро, однако, было принято решение о закрытии.

– В то время Япония была на стороне Германии и Италии, которые поддерживали мятежную армию Франко, поэтому находиться под крылом республики, за которой стояла Россия, было не очень удобно. К тому же, как мне кажется, известную роль сыграл и тот факт, что именно тогда мятежники взяли Мадрид в клещи, с севера и юга, и опасность стала уже неминуемой.

Рюмон раздавил сигарету в пепельнице.

– Если вы помните, как раз в то время японский генштаб вел секретные переговоры, пытаясь заключить с нацистской Германией антикоммунистический договор. Печать на нем поставили в конце ноября, то есть дней через сорок после закрытия представительства в Мадриде. Я бы предположил, что для заключения договора было необходимо как можно скорее оставить Мадрид. Как вам кажется? – спросил Куниэда.

– Да, вы, безусловно, в чем-то правы. Я, однако, сомневаюсь, что служащие мадридского представительства знали что-либо об антикоммунистическом договоре. Ведь о переговорах долгое время ничего не знали и в самом министерстве.

Рюмон вернул разговор в его главное русло:

– А группа, в которой был секретарь Такаока, они тоже, вырвавшись из Испании, поехали в Сен-Жан-де-Люс?

– Нет, насколько я знаю, нет. Такаока некоторое время проработал в Чехии, затем, по-моему в следующем году, то есть в конце двенадцатого года эры Сёва, вернулся в Испанию, в лагерь Франко. В Саламанке заново учредили японское представительство, и, если мне не изменяет память, его назначили временным заместителем посланника.

– Ну конечно. Именно тогда японские власти оставили надежду на республиканское правительство и признали правительство Франко, не правда ли?

Тикако, которая до сих пор молчала, вдруг произнесла:

– Простите, что прерываю вас, но прием уже подходит к концу, и, вероятно, разговор лучше продолжить в каком-нибудь ином месте.