Четыре тетради (сборник) - Константин Крикунов

– По утрам.

– И вечерам. По духу интимности, комфорта и внимания к личному удобству. Но от твоей кровати у меня всё ломит и болит. Теперь будем спать на полу, тем более что земля тёплая.

Повичесальщики и пряхи были уже в постелях.

Жрецы Зороастра носили покрывало на рту, чтобы не осквернить огонь.

Если золотое кольцо обмакнуть в каплю ртути из разбитого градусника, оно станет белым.

Сатиры задиристы, похотливы, влюбчивы, наглы. Последнего поймали римские солдаты Суллы. Приняли за лазутчика. Допрашивали на пяти языках. Он только блеял и потел. Отпустили.

Как Аллен Гинзберг, вот тебе, бабушка, и сутра подсолнуха. «Крашу губы в профессиональный цвет. Коньяк, деньги, два ствола. Сбылась мечта идиотки. Я испытала с ними оргазм. Не скажешь, вычтут ли с меня за это?» «Разве стоит, моя маленькая девочка, убиваться об этих членистоногих?»

Что указывает на причастность Баладева Видьябхушана к линии Вишванатха Чакраварти и Руны Госвами?

На дороге бездонные дыры, в которых никого нет, и некому будет накормить тебя.

На Дворцовой площади птенец упал с дуба. Вороны кричат и пикируют. Милиционерша подсаживает воронёнка на ветку, падает. Тысячи человек после концерта «Пинк Флойда» пойдут и затопчут. Студентки:

– Ну, возьмёшь домой, а чем ты будешь его кормить? Жвачкой с чипсами?

Любовь, помноженная на ревность, любовь, утопленная в ней: тяжёлая, смрадная, с вдруг расступающимися друг от друга днями, когда из ужаса выскакивают недели радости, и снова – ревности и изорванных простыней, и в последний кошмар: оба раздавлены тем, что врозь; и душит, и дышать уже нечем.

Хохлушка моя, ты не будешь верна.

– Я верна, да что с того.

– Хочешь чаю? хочешь, включу радио? хочешь меня?

– Я тебя ругал.

– За что?

– За то, что ты есть.

– Я во многом виновата, но в этом не я. Честное слово, не я. Просто бурная библиотечная молодость.

Есть женщины сахар, есть соль, есть мёд с маслом, ты – мёд с перцем и пряностями. Теперь и с горечью.

Ночной бой мизинцев.

Половина сахарного грейпфрута, и перегородки его, и лепестки.

– Пошляк! Расскажи мне ещё про розовых немецких лебедей и холодное озеро в ночном парке, про беседку, про ветер, который шумит тёмной листвой.

Раскинув ноги (утро):

– Я опять должна отвечать за мироздание?

Воробей, животрепещущий в её кулаке.

Как железные войска, идут грозовые дожди.

В Вологодской области в сельском дурдоме сгорели психи.

В восемь вечера приняли транквилизаторы, в девять вспыхнул пожар.

Серая ленинградская ночь. «Уважаемые пассажиры, сохраняйте надежду».

– Я люблю этот невыразительный язык, позволяющий реальность быть.

Все люди нужны. Горький пьяница съел что-то, увезли в Боткинские бараки, три дня, и умер.

Сдохла птичка по имени Вопреки.

– Ты очень талантливо («Нет!») всё уничтожаешь.

Говорит с трудом, с паузами, будто высвобождает репей из длинных волос.

«Сослепу села попой в крапиву. А она ядовитая – до крови. Стояла в малиннике, увлеклась, покусали муравьи, заползли туда, ко мне, внутрь.

Какова будет наша идеология?

– Мы идём победным шагом везде, всегда и несмотря ни на что!»

– Общение состояло в том, как она стояла, в какой позе, в ванную зашла, мне показалось, что я вышла, ведро шатнулось, и я упала на матрас. Я физически всё-таки никуда не выходила.

В конце последнего сновидения попробуй представить себе конец света.

– Там всё напряглось, и твоя вена (как называется?) – так, что одни мои органы позавидовали другим.

А давай так: ты как будто не ты, а другая девушка. И я как будто не я, а другой мужчина. И я с нею тебе изменю, а ты с ним. Мы в этом случае отомстим изменами, но останемся верны.

Выступил на середину комнаты: «Я подарю тебе сказку!» «А они, тинейджеры, такие все чистенькие – брючки, причёсочка. Я думаю: ну, милый, что ты там мне подаришь. Сама честно разделась. А он, бедненький, забился под одеяло. Ну, я, конечно, потом…

Приехали к этому сенатору, а у него джакузи. Потом мы с девочкой увлеклись друг другом. Я взяла её за волосы и опустила её голову к себе вниз, она очень удивилась. Потому что она в детстве мне объясняла про минет. Что это не страшно, что всё нормально. Показывала на бутылке, как это правильно делается. Он, бедненький, глядя на нас, чуть не утонул. Ну, потом, конечно, мы отыгра… Ты знаешь, как живут африканские мухи? Женихи, штук двадцать, стаей гоняют муху. Самый ловкий совокупляется с ней в воздухе. Гениталий отрывается с треском, и мужик падает на землю замертво. Она копит в своём теле кусочки гениталий. А потом что делает с ними – выбрасывает или кормит ими детей? – я не знаю».

«Бабушка умерла. Дед её очень любил. Теперь дед пишет стихи. Не стихи, а целые гимны. 86 лет. Бабушка умерла отчего? В 70 лет забеременела. Родственники-врачи кормили её препаратами от беременности. Вот она и умерла. Познакомились на скамеечке. Я одинок, и вы? Давайте жить вместе».

А из последних новостей. Ц. новый любовник. Нашпигованный деньгами и прикольный».

Сегодня в аквариуме на Разъезжей в меня влюбилась рыба. Пялилась в стекло, не могла оторваться. У рыбы были выпученные глаза, большой лоб и растрёпанные волосы, как у посудомойки.

Швейцарцы в 1308 году свергли австрийское иго.

Дети спрашивают: почему нельзя съесть собственного отца, если его не любишь?

Как будто железный медведь ходит, скрежеща когтями о термощиты.

– Ленка позвонит, скажет, какой ветер…

Я вылечу тебя от ревности – буду делать это у тебя на глазах, пока не привыкнешь.

– Я его буду душить, он будет сипеть, глаза выпучатся, он посинеет, и последний его взрыв будет в тебя.

Почему тебе можно мальчика, а мне нельзя девочку?

– Потому что ты будешь делать это из удовольствия, а я из любви к искусству. И вообще, вечного сияния страсти я тебе не обещала.

Утонул сантехник. Говорили о печати смерти.

– Как странно! сантехник не умеет плавать.

Откуда это? – ласточки не совьют гнезда.

«Ты во всём виноват! Ты, ты вытоптал цветочки моей души. Раньше меж ними порхали бабочки, пчёлы собирали нектар, и на красные, синие, оранжевые лепестки ложилась утренняя роса, и божьи твари выходили из лесу понюхать васильки, искупаться в росе и покакать. Теперь! Теперь что мы видим? – земля! выжженная земля! Помойка, смрад, ржавые консервные банки, завязанные узелком гондоны, гадкие слизняки, которых надо посыпать солью. Где цветные листья, где, спрашиваю тебя, листья травы, где нежные твари, выходящие на поляну из прекрасного леса, чтобы понюхать цветочки моей души?

И почему ты так далеко лежишь, может быть, я опять что-то не то сказала?»

– Ты не умеешь ни просить прощения, ни прощать.

– Прощать, – неуверенно, – умею.

«Ты станешь прокладкой между мной и моей подружкой с пристёгнутым фаллоимитатором».

«Ищу мужчину для занятий сексом со мной, моей подругой и её собакой».

«Двуногий познакомится с двуногой».

«Посредникам и животным просьба не беспокоить».

«Ступай, ступай с богом, бедняжка, – сказал он, – зачем мне тебя обижать? Свет велик, в нём найдётся довольно места для тебя и для меня».

«Игрушка ничтожных случайностей, вот кто ты, Тристрам Шенди! И всегда таким будешь».

«Остальное же, мадам, не стоит того, чтобы ради него нагибаться».

Когда приехали, наступила весна.

«Ты идёшь, как будто что-то случилось. Как котику даёшь колбаску на верёвке, а потом из него её вытаскиваешь… Я так играла в детстве. Если котик с тяжёлой судьбой, он во второй раз не ест. А если кошка наглая, глотает и глотает – а ты вытаскиваешь».

– Останься, если можешь.

Средний и безымянный пальцы сложены вместе. Вышла из вагона, чтобы оставить за собой это наблюдение и уйти со сцены.