Роковые иллюзии - Олег Царев

Накануне поспешного отъезда Орлова из Лондона в октябре 1935 года Маклейн узнал официально, что он прошел испытания и стал одним из полдюжины счастливчиков, которым было предложено работать в МИДе. Таким образом, Орлов покинул Лондон, зная об успешном внедрении «второго человека» своей кембриджской группы в британское правительство. В качестве вещественного доказательства своего триумфа Орлов увез с собой фотографию письма, полученного Маклейном от лорда Саймона, в котором тот лично поздравлял его с поступлением в министерство. Едва ли министр иностранных дел стал бы расточать восторги по поводу свеженького новобранца, добавившегося к штату его сотрудников, если бы он знал, с каким ликованием будут читать его письмо на Лубянке. Орлов и Иностранный отдел поздравили себя с тем, что новоиспеченный член персонала дипломатической и консульской службы Его Королевского Величества мог теперь официально считаться полноправным агентом советской разведки. По выражению самого Орлова, Маклейн был теперь «агентом [Советского] Союза, который с еще большей готовностью посвятит себя нашей работе»[395].

В отличие от Филби, Маклейн только что закончил университет и не прошел политического «крещения огнем», которое выковало горячую идейную преданность коммунизму у Филби. Но успех вербовки этого одаренного и обходительного, превосходно воспитанного молодого англичанина следует приписать мастерству Орлова и его помощников, которые нашли, завербовали и изменили навсегда направление лояльности этого недовольного отпрыска британского высшего класса. Орлову потребовалось немалое мастерство, чтобы действовать в самой гуще жизни чуждого ему общества. Он не знал, да и не хотел ничего знать, о всяких там соревнованиях по крикету, манерных чаепитиях и тонкостях этикета, составляющих часть жизни молодых людей, которых он вербовал для работы в советской разведке. Немалая заслуга принадлежит и Дейчу, сообщения которого о кембриджской группе говорят о его способности глубоко анализировать и понимать побудительные мотивы каждого из этих первых британских агентов.

За чуть более чем три года работы в Лондоне Дейч лично приложил руку к отбору и вербовке не менее 17 британских агентов[396]. Если покопаться в архивах, собранных за 75 лет истории советской разведки, можно увидеть, что немногие другие офицеры приблизились к поразительным результатам Дейча. Доказательством его способности безошибочно нащупать характерные особенности потенциального кандидата для вербовки, которые можно использовать для установления над ним жесткого контроля, являются его глубокие психологические оценки членов британской агентурной сети. В частности, его суждение о Маклейне показывает не только, почему он стал образцовым советским агентом, но и обнаруживает те психологические «рычаги», отысканные им у первоначальных членов кембриджской группы, которые позволили столь эффективно повернуть их в другом направлении и заставить служить Москве. Целесообразно привести подробный анализ, сделанный Дейчем, поскольку он заостряет внимание на четырех характерных особенностях: присущем их классу недовольстве, склонности к скрытности, стремлении к духовной близости и детской жажде похвалы и одобрения. Эти особенности считались необходимыми для того, чтобы сделать из этих молодых англичан советских агентов.

«„Вайзе" — другой человек, чем „Сынок". Он проще и увереннее. Он высокий, красивый парень и производит большое впечатление. Он это знает, но не злоупотребляет этим, так как слишком серьезен. Он был активным членом компартии в Кембридже и проделал всю партийную работу, начиная с распространения газеты и кончая пикетированием предприятий, на которых проходили забастовки. Он пришел к нам из честных убеждений: интеллектуальная бессодержательность и бесцельность жизни буржуазного класса, к которому он принадлежал, его оттолкнула.

Он много читал, умен, но не так глубок, как «Сынок». Он скромен и уже из дому привык к скромному образу жизни, т. к., хотя его отец и был министром, но богат он не был. Он так же, как «Сынок», небрежно одевается и склонен к жизни богемы. Очень интересуется живописью и музыкой. Как и «Сынок», сдержан и скрытен, редко показывает свой энтузиазм или восхищение. Это в значительной степени объясняется всем воспитанием английского буржуазного мира, которое прежде всего направлено на то, чтобы внешне всегда проявлять сдержанность.

Он живет без жены, хотя ему и нетрудно было бы найти себе кого-нибудь. Мне он это объяснил тем, что он мог бы жить по-настоящему только с женщиной-товарищем и что девушки из его класса вызывают в нем отвращение. В вопросах его личной жизни он человек безупречный. Рейф как-то рассказал ему неприличный анекдот. «Вайзе» мне потом сказал, что он поражается, как коммунист может так низко и издевательски говорить о женщинах.

«Вайзе» честолюбив и не любит, когда ему доказывают, что он допустил ошибку. Он смелый человек и готов все для нас сделать. В денежных вопросах он безупречен, не хотел от нас брать денег, хотя они ему иногда и нужны были. Однако он цену деньгам не знает, не бережлив.

Ни он, ни «Сынок» не знали, для какой организации они работают. Мы лишь сказали им, что это для партии и для Советского Союза. Это им было абсолютно понятно. Они чувствовали себя тесно связанными с партией, что подкреплялось еще тем, что они каждый месяц давали из получаемых от меня денег некоторые суммы для республиканской Испании и для МОПРа. Мои отношения с ними зиждились на нашей партийности — мы были на «ты». Так как «Вайзе» был оторван от жизни партии, то я постоянно приносил ему партийные газеты и книги, которые он дома держал под замком и после прочтения мне возвращал. Вообще я ему часто дарил книги — это доставляло ему большое удовольствие.

Ему приятно, когда его хвалят за нашу работу, так как это дает ему сознание, что он делает для нас что-то полезное. «Вайзе», «Сынок» и др. наши сотрудники в Англии выросли в обстановке легальности нашей партии, в атмосфере демократических иллюзий. Поэтому они бывают неосторожны, и наши мероприятия по конспирации кажутся им преувеличенными. Если только с нашей стороны были бы допущены какие-нибудь смягчения в отношении конспирации, то эти люди распустились бы еще больше. Поэтому в отношении их надо строго придерживаться основ конспирации — даже рискуя иногда в их глазах казаться смешными. Особенно необходимо подчеркнуть перед ними нашу принципиальность. Партия и Советский Союз (наше революционное дело) являются для них абсолютным авторитетом. Поэтому они рассматривают наших работников только с этой точки зрения. Случалось, однако, в прошлом, что мы совсем не получали ответа из дома на важные вопросы, поставленные нам на месте нашими источниками, или же дом ставил перед нами в отношении этих людей такие задачи, за которые они даже взяться не могли. Методы «Манна» в таких случаях заключались в том, что он перед «Вайзе» издевался над домом, объясняя многое плохой работой и небрежностью Центра. Был, например, такой случай. «Манн» на основании указания из дому должен был поставить перед «Сынком» задачу убить Франко. «Манн» считал, что «Сынок» с этим делом все равно не справится, но так как из дому продолжали на этом настаивать, то он все же передал задание «Сынку», но в такой форме, что «Сынок» увидел, что «Манн» сам несерьезно относится к этому делу. Такое поведение, разумеется, подрывает авторитет дома в глазах этих людей, это тем более, что все они склонны немного к цинизму, который они получили от своего класса и от всей атмосферы жизни английской интеллигенции. Поэтому они должны постоянно видеть непоколебимое доверие к Центру наших работников, так как только таким путем они смогут изжить эту свою черту, унаследованную от буржуазного класса»[397].