Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы - Григорий Ширман

3/янв. 1927

"Буонаротти, Бомарше, Сальери..."

Буонаротти, Бомарше, Сальери,Уайльд и Сухово-Кобылин наш…Кого из них презрению предашь,Искать исторических поверий?

Кому раскроешь золотые двери,Терпением вооруженный страж,Иль взвалишь на кого вину пропаж,Железную вину живой потери?

Своих любимых убивали все,И выбиты на розовой росеСледы убийцы в назиданье храбрым.

Кто в кубок друга – смертный порошок,Кто бронзовым тяжелым канделябром –Француженки фарфоровый висок.

17/ноябрь 1926

"В безумии времен глухом и плоском..."

В безумии времен глухом и плоском,Когда не слышно музыки миров,Мы выроем с тобой глубокий ровИ музу погребем с печальным лоском.

Уйдем с тобой в дремучий гул дубров,В белесом пне, как в мраморе милосском,Прислушиваться будем к отголоскамНеистово промчавшихся ветров.

В часы ночей на звезды мы помножимТоску и склоним головы к подножьямОкаменелых патриархов тьмы.

Уснем на камне, змеями изрытом,В медвежьем сне с лесным архимандритом,С мохнатым зверем подружимся мы.

5/ноября 1926

"Не розовым кудрявым пастухом..."

<К. Ф. Юону>

Не розовым кудрявым пастухом,Вздыхающим на липовой свирелиО невозвратном мае и апрелеВ безмолвии глубоком и глухом.

Не вздыбленным угрюмым гордецом,Скрестившим руки в сумрачном весельи,С глазами перепуганной газели,С голодным перекошенным лицом.

На красном дереве своей конторыСвященной и торжественной, в которойИзвестны караваны всех пустынь,

Плантатором из пламенной Бразилии,Владельцем тучным бронзовых рабыньВы пышного певца изобразили.

9 Янв. 1927

ИСТОРИЯ

Я силу испытал эпитета веселый,Я одиночество почуял бытия,И ключ истории узнал внезапно яВ единственной ноге Игнатия Лойолы.

Козлиной челюстью Аттила вздыбил долы,Трагическая мгла ложилась на поля,И вежливый палач пред казнью короляПозволил королю поправить бант и полы.

Низвергнутых корон веселый звездопад,Веселье черное угаснувших лампад,И скачет всадник по ристалищам Европы

С расщепленным мечом протянутой руки,Она в стекло морей вонзит стальные стропы,И нищие всплывут опять материки.

11–19/сент. 1926

"Я черный воздух ночи в поле пил..."

Я черный воздух ночи в поле пил,Светил осенних огненная стаяШумела надо мною, пролетаяВ далекий край, где мчится знойный Нил.

Вихрь творчества мне душу леденил,И полчищ звуков тьма текла густаяВ меня, и я стоял, тьму тем сметая,Как древний Леонид у Фермопил.

Я жадно строил песню золотую,Искал средь елей кипарис и тую,Топтал берез опавшие листы.

И я узнал великое молчанье,И черное веселье пустоты,И тучного Юпитера зиянье.

3/август 1926

"Шумят, шумят мятущиеся души..."

Шумят, шумят мятущиеся душиНа костяках ветвящихся стволов,И рты вопят, плоды перемолов,И вихрь воспоминаний песню душит.

Уродливые яблони и груши,И строфы стройные печальных слов…О, умиранья мир, твой сад лиловОт времени, что красит всё и рушит.

Я чувствую, что череп спеет мой,Что золотой космическою тьмойОн крылья костяные нагружает,

И я пою немую песню глаз,Бездействую на шумном урожаеИ взором розовым пронзаю вас.

23–2/сент. – окт. 1926

"Согласен я, Иван Сергеич свет..."

И.Р.

Согласен я, Иван Сергеич свет,Что чужд российской бархатной долинеРожденный средь зубчатых горных линийСредневековый каменный сонет.

Но дух Италии с давнишних летНад нами распростер свой пламень синий.Недаром итальянец МуссолиниОдин из первых наш признал Совет.

И я теперь, в бездушном веке этом,Когда, быть может, стыдно слыть поэтом,Зажег четырнадцатисвечник вновь.

За то что ветер свищет озверелыйУ нас в дому и тычет в нашу кровьТвои, закат, готические стрелы.

"Трепещет мир, дрожат земные твари..."

Трепещет мир, дрожат земные твари,Качается высокая трава,И бродят в нас безумные слова,Как в кораблях предчувствия аварий.

И человек, поющий на бульвареОт голода, – печальна и мертва,Его неистовая головаРыдает, как старинный Страдиварий.

И мы трепещем трепетом светил,Нас холод вдохновения скрутилНа перекрестках всех земных столетий,

Усеяли двугорбый мы Парнас,В медлительной барахтаемся Лете,Старинная тоска снедает нас.

21/окт. 1926

ПАРУСНИК «ТОВАРИЩ»

Лишь камни серые доверили ему,За то что он корабль громоздкий и крылатый,Поднявший паруса, как бледные плакаты,В раскрытый океан, в светящуюся тьму.

Он семьдесят ночей точил свою кормуО мускулы воды, о дышащие латы,Пока его буксир сквозь узкий зев Ла-ПлатыНе протащил, шипя в беспомощном дыму.

В порту Розарио расправил он брам-стеньги,В Буэнос-Айресе меняли люди деньгиНа женщин розовых, горячих, как зенит.

В обратный темный путь он тронулся без страха,Груженный деревом смолистым, как магнит,Для шкур отечества, зовущимся квебрахо.

"Слова мои, вы голос мой возвысьте..."

Слова мои, вы голос мой возвысьте,Рычите как в ночи колокола.Да будет вашей славою светлаЗемля, лозы курчавящая кисти.

Земля, сжигающая плоть дотла,Чей дым плывет к тому, кто ненавистен,Кто племена пасет в сияньи истинС жестокостью железного жезла.

На жестких лаврах сердце опочило.Оно молчит, но так молчит точило,Где виноград казнен, так дремлет медь.

Пусть топчут палачи, мы пухнем пеной,И бронзой зреет наш язык священный, –Се в музыке дано нам разуметь.

"Тяжка неповоротливая ступа..."

Т.М.

Тяжка неповоротливая ступаАлгебраических стихов твоих,Рычит и хрюкает твой каждый стих,А нам внимать, а не смеяться тупо.

Смеется тот, кто медленнее трупаУмеет гнить прудами глаз пустых,Моей стихии голос не затих,Алмазный конь нас мчит на скрипке крупа.

Чернеют крылья звезд, и ночь темна,Таинственна как сон, и чуть слышнаЕе планет неверная походка.

Тревоги полн бегущий в мраке свет,Урчат лучи, Юпитер смотрит кротко, –Я знаю всё, за то что я поэт.

13/окт. 1926