Испивший тьмы - Замиль Ахтар

– Не хочется этого говорить, но я должен, – сказал высокий мечник. – Своей бессердечностью ты подставил под удар нашу миссию. Но сломанное можно и починить. Еще не поздно все исправить, если ты будешь искренен.

Похоже, все так и есть. Для многого уже слишком поздно. И поздно спасать человечество от того, что эти ведьмы надеялись принести в мир.

Но еще не поздно спастись нам самим. Я ухватился за эту последнюю нить.

19. Михей

Выйдя из ущелья, где я сразил Падшего ангела, мы увидели вдалеке гору Дамав.

В отличие от всех окружающих гор, ее покрытая снегом вершина была красной. Я вспомнил историю из Книги Колоса: племена, жившие в этих краях тысячу лет назад, отказывались склониться пред Архангелом, цепляясь за свои тотемы и каменных идолов. И тогда апостол Иосиас взмолился о знамении, о чуде, дабы убедить их. Архангел послал Колоса, одного из Двенадцати, взять гору на востоке и поставить ее сюда – вот почему гора Дамав так отличается от окружения. Увидев падающую с неба гору, люди рухнули на колени и вознесли хвалу Архангелу, уверовав в его могущество и владычество.

Беррин однажды сказал, что гора Дамав похожа на Кармазские горы, лежащие между Аланьей и Сирмом. Не оттуда ли принес ее Колос?

Аспария со своими рыжими волосами и золотыми глазами выглядела такой же чужеродной, как Дамав. Она не умела ездить верхом, и Видару пришлось посадить ее на своего коня. Она даже не знала, как разжечь костер или наложить стрелу на тетиву, хотя в ее поклаже имелся запас кремней, оленьего жира и принадлежностей для оперения стрел. Она говорила на крестейском, немного на рутенском и еще на одном языке, которого никто не узнавал. Она была странно красива, словно жемчужина, выловленная из моря и брошенная в пустыню.

Я знал, что она впитала больше букв, чем все мы, вместе взятые, но не знал, как они ее изменили. Я не помнил ее другой. Мы занимались любовью в ночь перед битвой, так что я не забыл бы ее лица и всех его выражений, которые она мне показала.

Но как мы могли взять с собой кого-то столь непригодного для нашей задачи? Почему никто не знал города, который Аспария называла родным? Почему она казалась такой неуместной?

Причиной могли быть только буквы. Нам уже не узнать, кем раньше была Аспария. Но я предполагал, что кем-то гораздо более похожим на Видара, Харла и Бориса, чем на ту, кем она стала.

Помимо странной Аспарии у нас имелось шесть лошадей на пятерых. Харл настаивал, чтобы мы взяли одну запасную, и все остальные, похоже, с этим согласились, так что пришлось и мне.

Мы вошли в железные стены Пендурума. Первое, что я увидел: рутенец в рогатом шлеме порол крестейского раба, мужчину средних лет со стрижкой как у моего отца. Мы услышали удары хлыста за милю, такими они были сильными. Спина несчастного раба напоминала освежеванную свинью – должно быть, он получил уже дюжину ударов. Моя кровь вскипела, и я спешился, чтобы вмешаться. Кто-то потянул меня за руку, пытаясь остановить.

Аспария.

– Не надо, – сказала она, ее темное землистое лицо контрастировало с бледностью снега вокруг. – У Крума твоя женщина и мальчишка. Глупо его сердить.

Я получил силу от Кровавой звезды. Я не мог просто отвести взгляд от всего этого зла и притвориться, что ничем не в состоянии помочь.

– Довольно, – сказал я рутенскому рабовладельцу, замахнувшемуся хлыстом.

Он не обратил на меня внимания, поэтому я вырвал у него хлыст и оттолкнул от раба. Рутенец поскользнулся на льду, и рогатый шлем едва не слетел с его головы.

Он выругался на своем языке, вытащил из-за пояса кинжал и принял боевую стойку.

Я раскрыл ладонь и сотворил меч-молнию. Тот ничего не весил, и я занес его высоко над головой. Рутенец выпучил глаза, выругался, развернулся и убежал.

– Тронь его еще раз, и я тебя убью, – крикнул я вслед.

Мне хотелось утешить крестейского раба, но Борис уже поил его из своего бурдюка.

– Ты не спасешь всех рабов в Пендуруме, – сказала Аспария. – Особенно если хочешь спасти свою женщину и мальчишку. Наверное, после того, как сразил Падшего, ты считаешь себя могучим, но, поверь, Крум гораздо страшнее, чем ты думаешь.

Наверное, она была права. Но я хотя бы спас одного человека. Впервые за много лун я чувствовал себя Михеем Железным.

Мы взобрались на самый высокий холм Пендурума и предстали перед каганом Крумом, восседавшим на троне под железным куполом, положив ноги на спину Бардаса.

– Падший ангел мертв, – сказал я. – Путь в Семпурис открыт.

Железноликий каган смотрел на меня подведенными кайалом глазами. Несмотря на холодный ветер, он не запахнул меховой халат на татуированной груди, а оставил его полы висеть по бокам.

– Ты его убил? – спросил Крум.

– Да. – Я поглядел на Видара, Бориса, Харла и Аспарию, стоявших позади. – Они… тоже помогли. – Я откашлялся. – Где моя жена и сын?

Крум махнул слуге, и тот привел Мару и Принципа. По румянцу на их лицах было ясно, что они жили в тепле, хорошо питались и отдыхали.

– Как вы? – спросил я, когда они подошли ближе.

– С нами хорошо обращались, – ответила Мара.

– Замечательно. – Я снова повернулся к Круму: – Когда ты отправишься на юг?

Он снял ноги со спины Бардаса и жестом велел экзарху встать. Бардас все никак не мог подняться с колен, и слуге Крума пришлось ему помочь.

Лицо бедняги покрывала пыль. Его подбородок и шея похудели (вряд ли его хорошо кормили), но на щеках и лбу еще оставался жирок. Он по-прежнему носил пурпурную тогу экзарха, но она порвалась и испачкалась.

– У моей подставки есть интересная история. О тебе.

Крум сел прямо и подался вперед, твердо упираясь ногами в пол.

– Этот человек… – Бардас тщетно пытался распрямиться. – Он не тот, за кого себя выдает. Я никогда не забуду его наружность – ни лицо простолюдина, ни телосложение борца. – Он взглянул на меня. – Это Михей Железный.

Видар, Харл и Борис ахнули, но Аспария осталась равнодушной, словно уже это знала. Семеро стражников у входа схватились за мечи, копья и луки, будто готовясь сразить меня. Громовыми стрелами и копьями я перебил бы их всех, но в суматохе Мара и Принцип тоже могли получить смертельную рану.

– Михей Железный мертв, – сказал я. – Его повесили на глазах у тысяч людей в Гиперионе.

– Или это была уловка. Ты помешал наказанию крестейского раба