Испивший тьмы - Замиль Ахтар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Или любого достойного крестейца.
Крум встал. Он был высок, хотя и ниже меня. Он подошел ближе, как будто чтобы получше меня рассмотреть. Должно быть, он намазал слишком много миррового масла на шею и плечи – этот запах перебивал вонь.
– Скажи мне, кто твой бог?
– Тот, который лучше всех шутит.
На лице Крума появилась слабая ухмылка.
– В Рутении его называют Ломхольхауман. Говорят, это из-за него бывает град в разгар лета, а самые вкусные ягоды имеют ядовитых двойников.
– Может, из-за него я и выгляжу как Михей Железный.
Крум положил руку мне на плечо и долго всматривался, не переставая ухмыляться.
– Ты выпьешь манны. Кем бы ты ни был, это уже не будет иметь значения.
Видар говорил, что это всего лишь мед, смешанный с элем. Если Крум этим удовлетворится, так тому и быть, пусть даже это означает посвящение в их древесную веру.
– Ладно, я ее выпью.
Довольный каган похлопал меня по плечу. На лице Бардаса тем временем отразилось то, что я часто видел у своих врагов: поражение и ужас перед последствиями. Скорее всего, он вернется к обязанностям подставки для ног.
Крум подошел к Аспарии и начал что-то говорить на рутенском, затем остановился на полуслове и перешел на крестейский:
– Я был пьян, когда женился на тебе. Покорен твоей красотой. Но мне не нужна женщина, не умеющая охотиться или сражаться. Я развожусь с тобой. Ты получишь сотню лошадей, и хорошо бы тебе научиться на них ездить.
Аспария кивнула без всякого намека на вызов. Но, когда Крум повернулся спиной, она прошептала:
– Что за ослиное дерьмо…
Сотня лошадей – не шутки, я согласился бы на такую сделку. На мой взгляд, ей повезло.
* * *
Завтра мне предстояло испить манны. Если верить жрецам, это будет «серьезное испытание», и мне необходимо хорошо отдохнуть. Хотя, если это просто мед и эль, как сказал Видар, я сомневался, что манна сильно на меня повлияет. Может, жрецы добавляют туда грибы или травы, будоражащие разум. Если благодаря этому я куплю доверие Крума и перечеркну заявление Бардаса, что я Михей Железный, человек, который никогда бы не принял иной веры, кроме веры в Архангела, то цена не так уж велика.
Крум поселил нас во дворце экзарха. Его заполняли крестейские рабы, выполнявшие всю работу, от чистки отхожих мест до выпечки хлеба. Их было так много, что у каждой двери стоял отдельный раб, чтобы открывать и закрывать ее. И, в отличие от рабов на востоке, им не платили и не оказывали даже малейших человеческих любезностей.
Это стало еще одним напоминанием о том, что Крум мне не друг, скорее временный союзник, без которого нам не добраться до Семпуриса. Он мог сколько угодно заставлять меня плясать под свою дудку, но я никогда не забуду, кто я такой, во что верю и зачем пришел сюда.
Мару поразила мягкость простыней в нашей комнате. Они были не шелковые, но такие же приятные к телу.
– Вот бы Ана ощутила это. – Мара провела ладонью по простыне. – У девочки никогда не было ничего столь прекрасного.
– Хорошие вещи хороши… поначалу, – сказал я. – Рано или поздно к ним привыкаешь и перестаешь замечать.
Принцип сидел на диване и играл на флейте. На этот раз мелодия была причудливая, как проносящийся по цветочному полю ветер.
– Полагаю, ты знаешь, о чем говоришь.
Мара села на кровать. Она постоянно дергалась и кусала ногти. Очевидно, она не говорила о том, что чувствует на самом деле, не выражала постоянное грызущее беспокойство за Ану. Должно быть, оно отравляло каждый ее вздох, каждую мысль.
– Все, что мне действительно нужно, – приличная еда и достаточно дров на зиму.
В углу комнаты имелся большой запас дров. Холодало, так что я бросил одно полено в огонь.
– Безопасность от разбойников тоже не помешала бы, – продолжала Мара. – Деньги на ванну пару раз в неделю. Все это было бы неплохо. Прочная крыша, не пропускающая дождь. Непрогнившие полы. Одежда без дыр от моли. Наверное, мне хотелось бы иметь немного лишних монет на свежие цветы, которые украсят дом и будут приятно пахнуть. Пожалуй, со всем этим я могла бы стать счастливой.
Ей бы надо развивать воображение. Всегда найдется чего еще хотеть. У шаха Мурада были десятки наложниц – уж я-то знаю, я убил всех, кроме той, которую заставил пощадить Джауз. Но то, что шаху требовалось столько женщин, чтобы утолить похоть, лишь доказывало, каким ненасытным может быть человек. Как бесконечен наш голод. А голодному сложно быть счастливым.
– Было бы замечательно иметь крепкую дверь с замком. С хорошим железным замком. Или дом в хорошем районе, со стражей неподалеку – и не такой, которая за деньги готова отвернуться.
Мара сжала свою дрожащую руку. За каждым ее словом скрывалась Ана. Она так хотела для своей дочери безопасности, сытости и счастья. Но даже шаху Мураду не удалось уберечь дочерей, несмотря на тысячи янычаров, охранявших его самого и его семью. В тени всегда таилось огромное чудовище.
Чтобы избавиться от мрачных мыслей, я сел рядом с Принципом, так чудесно игравшим на флейте. Он будто ткал ковер из нот, полный красок и радости.
– Этой мелодии тебя тоже научила девушка из снов? – спросил я.
Он радостно кивнул:
– Она сказала, что эта музыка сделает меня и всех вокруг счастливыми. И она сказала, что любит меня.
Как я и подозревал.
– В прошлый раз ты сказал, что она красивая. Как она выглядит?
Его лицо стало серьезным. Озабоченным.
– Я не знаю. Никогда ее не видел. Она всегда укрыта туманом. Но я знаю, что она красивая.
Женщина во сне обычно не оставляет места для воображения. Возможно, это было нечто вовсе не эротическое, как я предполагал.
– Как звучит ее голос?
– Подобно жемчужинам.
– Это хорошо. Ты ее любишь?
Вопрос, похоже, поразил Принципа.
– Не знаю. Я даже толком не представляю, как это.
Я взъерошил его соломенные волосы.
– Как то, что ты чувствуешь к маме Маре.
Он улыбнулся:
– Может быть, немного. Думаю, я любил бы ее больше, если бы она показалась мне.
Естественно.
Тук-тук. Похоже, кто-то стоял у двери.
Я открыл и, к своему удивлению, обнаружил Аспарию.
– Я упала в воду, – сказала она, и из ее глаз потекли слезы. – Буквы… там было столько гребаных букв.
Я не знал, приглашать ли ее войти, и решил, что не стоит, поскольку комната принадлежала не мне одному.