Человек из пустыни - Елена Грушковская

Завтрак прошёл в приятной и непринуждённой атмосфере; в том была заслуга короля, выбиравшего такие темы для беседы, в обсуждении которых могли участвовать все, включая Арделлидиса и Фадиана. Лейлор изнывал в ожидании, но вплоть до самого конца завтрака король так и не объявил об их обручении, ограничившись туманным намёком на своё скорое бракосочетание. Бросая на него недоуменные взгляды, Лейлор не знал, что и думать. Прощаясь, Раданайт был внешне сдержан и сух, но нежное пожатие его руки всё сказало за него гораздо красноречивее слов. Король был полон загадок и неожиданностей, и это злило, волновало и мучило Лейлора.

Уже во флаере, по дороге домой, он получил сообщение:

«Завтра вечером я приеду к вам для серьёзного разговора. Можешь сказать отцу правду о холлонитах. Люблю тебя, целую миллион раз. Твой Р.»

Глава 18. Правда о холлонитах

— Их подарил мне король, — сказал Лейлор. — Да, папа, это его подарок. Я не говорил тебе, потому что не знал, как ты к этому отнесёшься.

Джим несколько мгновений молчал, потрясённо глядя на него. Холлонитовые сердца — яблоко раздора между отцом и сыном — кроваво-алыми звёздами горели на бархатной подложке, вызывающие и дорогие.

— С какой стати королю дарить тебе драгоценности? — спросил Джим, слегка оправившись от удивления. — Зачем? Что он этим хотел сказать? Отвечай!

Лейлору больше всего сейчас хотелось торжествующе крикнуть отцу в лицо, что они с Раданайтом любят друг друга и собираются сочетаться, но бледность отца и дрожь его пальцев удержали его от этого.

— Папуля, ты не волнуйся так, — вздохнул он. — Всё прекрасно… Я очень счастлив. Я очень люблю его, и он тоже любит меня. Сегодня вечером он приедет просить моей руки.

От каждого слова Лейлора отец пятился, качая головой. Его посеревшие губы беззвучно шевелились и дрожали, потом он и вовсе закрыл лицо руками и рухнул в кресло. Его реакция озадачила и напугала Лейлора. Присев у его ног, Лейлор стал осторожно отнимать его руки от лица.

— Папуль… Ну, чего ты?

Руки отца безжизненно упали на колени, а бледные губы зашептали:

— Нет, сынок, нет… Не верь, не верь ему, он не может тебя любить! Этого не может быть. Он делает это назло мне, хочет отнять у меня самое дорогое… Он мстит. Мой бедный, глупенький Лейлор, как ты мог ему поверить?

Последние слова отец вышёптывал, держа лицо Лейлора в своих ладонях и глядя ему в глаза полным слёз взглядом. Лейлора пробрал по коже мороз, но он ни на секунду не усомнился в чувствах короля, а отца ему стало жаль.

— Папуля, ну что ты говоришь! Какая месть? Что ты выдумываешь? Да, я знаю, когда-то он любил тебя, но его чувства давно остыли. Ведь столько лет прошло! Ему уже незачем мстить. У нас ним всё серьёзно, мы с ним уже обручились, нужно только твоё согласие.

— Когда у вас всё это началось? — шептал отец. — Когда вы успели?..

— В «Оазисе», — признался Лейлор. — А обручились мы ночью в лабиринте, сразу после той грозы.

Отец бессильно опустил голову.

— Ты с ним уже… уже?..

— Да, — сознался Лейлор, краснея. — Два раза. Но я предохранялся, не волнуйся.

Отец застонал и откинулся на спинку кресла, смежив мокрые, слипшиеся ресницы. Лейлора это начало раздражать, и он встал.

— Пап, ну что за трагедия? Пойми ты, у него же серьёзные намерения! Он правда любит меня!

Отец ничего не отвечал, только качал головой. Всё его лицо застыло в маску потрясения, с приоткрытых губ не слетало ни слова, и Лейлору показалось, что отец не был так убит горем даже на похоронах лорда Дитмара. Его бессильно повисшие руки лежали на подлокотниках кресла, но стоило Лейлору дотронуться до холлонитов, как они тут же, сверкнув холеными ногтями, вцепились в футляр. Лейлору пришлось приложить силу, чтобы отнять футляр с подарком короля.

— Папа, это моё! — воскликнул он. — Разве у тебя не достаточно своих украшений?

Глаза отца странно, дико и жутковато заблестели бледным бирюзовым отсветом, губы скривились.

— Думаешь, они мне нужны?.. Меня убивает то, что ты за них цепляешься!

— Разумеется, — сказал Лейлор. — Ведь их мне подарил любимый человек.

Отец поморщился, словно от нестерпимой зубной боли, и обхватил голову руками, вцепившись себе в волосы. Лейлор надел на палец перстень с холлонитом и полюбовался его алым сиянием.

— Между прочим, холлонит — мой камень, — сказал он. — Если я буду носить его, он принесёт мне здоровье и удачу.

— Что за чушь! — вскричал отец, вскакивая.

Раскидав диванные подушки, он убежал к себе в спальню, так ничего как следует и не объяснив. Лейлору оставалось лишь гадать, почему он так психует; не видя решительно никаких обстоятельств, которые делали бы его отношения с Раданайтом невозможными, он не понимал причины такого поведения отца. Всё это удручало его и озадачивало, но вместе с тем он не мог не испытывать сладкого содрогания при мысли о предстоящем визите короля. Он приедет, и всё станет на свои места — Лейлор был непоколебимо уверен в этом. Отцу останется только смириться и успокоиться: ведь не пойдёт же он против короля, в самом деле! Взяв в руки кулон на цепочке, Лейлор с удовольствием полюбовался алым искрящимся сердечком и надел его себе на шею. Надев также и браслеты, он подошёл к зеркалу. То, что он видел там, ему очень нравилось.

Впрочем, скоро отец взял себя в руки. Вечерний чай был подан в обычное время, и они собрались за столом все вместе: отец, Лейлор, Дейкин с Лайдом, Дарган и Серино. Хоть лордом Дитмаром был в настоящее время Дейкин, но место во главе стола занимал отец, а молодой лорд со своим спутником сидел по правую руку от него. Сначала главной темой разговора была предстоящая свадьба Серино; говорили о том, как Философ всех удивил своим внезапным решением остепениться, тем более что никаких предвестников этого события в последнее время не наблюдалось. Впрочем, это было похоже на него: Серино был известен своей скрытностью.

— Ну и ошарашил ты нас, старик, — сказал Дарган. — Всегда один, всегда в своих размышлениях, и вдруг — бах, свадьба!

Лейлор сказал:

— А я очень рад. Эсгин будет жить с нами?

— Мы пока не решили, где будем жить, — ответил Серино уклончиво. И добавил: — Милорд Райвенн предлагает нам жить в его доме.