Западноевропейская поэзия XХ века - Антология

ТРИ УЛИЦЫ

Перевод Л. Заболоцкого

Ладзаретто Веккио в Триесте —улица печалей и обид.Все дома в убогом этом местесходны с богадельнями на вид.Скучно здесь: ни шума, ни веселья,только море плещет вдалеке.Загрустив, как в зеркале, досель яотражаюсь в этом уголке.Магазины, вечно пустоваты,здесь лекарством пахнут и смолой.Продают здесь сети и канатыдля судов. Над лавкою однойвиден флаг. Он — вывески замена.За окном, куда не бросит взглядни один прохожий, неизменноза шитьем работницы сидят.Словно отбывая наказанье,узницы страданий и мытарств,шьют они здесь ради пропитаньярасписные флаги государств.

Только встанет день на горизонте,сколько в нем я скорби узнаю!Есть в Триесте улица дель Монтес синагогой на одном краюи с высоким монастырским зданьемна другом. Меж ними лишь домада часовня. Если же мы взглянем, —обернувшись с этого холма,мы увидим черный блеск природы,море с пароходами, и мыс, и навесы рынка,и проходы, и народ, снующий вверх и вниз.

Есть в начале этого подъемакладбище старинное, и мнес детских лет то кладбище знакомо.Никого уж в этой сторонебольше не хоронят. Катафалкиздесь не появляются с тех пор,как себя я помню. Бедный, жалкийуголок у края этих гор!После всех печалей и страданий,и лицом и духом двойники,здесь лежат в покое и молчаньеи мои родные старики.

Как не чтить за памятники этиулицу дель Монте! Но взгляни,как взывает улица Россеттио любви и счастье в эти дни!Тихая зеленая окраина,превращаясь в город с каждым днем,до сих пор она необычайнав украшенье лиственном своем.До сих пор в ней есть очарованьестародавних загородных вилл…И любой, кто осенью с гуляньяна нее случайно заходилв поздний час, когда все окна настежь,а на подоконнике с шитьемнепременно девушку застанешь, —помышлял, наверное, о том,что она, избранница, с любовьюждет к себе его лишь одного,обещая счастье и здоровьеи ему, и первенцу его.

ПОДРОСТОК С ТАЧКОЙ

Перевод Евг. Солоновича

Найдя в себе любовь минувших дней,умей простить виновницу разрываи в глубине души самолюбивообиду не лелей.

Все окна в доме настежь распахни —и ты себя почувствуешь иначе,толпу увидев, моцион собачий,игру… А вот, взгляни,

подросток в синем с тачкой впереди,дорогу звонким расчищая криком,несется под уклон в восторге диком, —попробуй не сойди

с дороги! Расступается народи непутевого парнишку хает.А тот, чем громче тачка громыхает,тем веселей поет.

ПАОЛИНА

Перевод Л. Заболоцкого

Паолина,друг мой Паолина,ты, как луч внезапный солнца,жизнь мою пронзила.Кто же ты? Едва знакомый, я дрожу от счастья,лишь тебя увижу рядом. Кто же ты? Вчера лишья спросил: «Скажите ваше имя, синьорина!»Ты задумчиво взглянула,молвив: «Паолина».

Паолина,плод земли родимой,бестелесная и вместе —самая земная,ты родилась там, где только и могла родиться, —в этом городе чудесном, где и я родился,над которым, что ни вечер, ходят в небе зори —свет божественный, обманный,испаренье моря.

Паолина,друг мой Паолина,что ты носишь в юном сердце,чистая душою?О тебе мое мечтанье так же непорочно,словно легкий след дыханья в зеркале прозрачном.Вся, какая есть, ты — счастье. Словно паутинаореол волос прекрасных. Девушка и ангел,друг мой Паолина!

КОНВОИРУЯ ПЛЕННОГО[157]

Перевод Евг. Солоновича

Все в этот полдень как бы переснятос гравюры старой. Площадь городкакишмя кишит мальчишками — покапо ней веду я пленного солдата.

Вот из кафе выходит завсегдатай,вот булочник — на фартуке мука,вот нищий, но опущена рука —его шарманка не для супостата.

Прощаясь, пленный отдает мне честь;наверно, не поет он за работой,но в нем от Ганса Сакса что-то есть.

Он призван год назад, вооружен —старик сапожник, резервист, пехота,влекомый вихрем лист — другим вдогон.

СЛОВА

Перевод Евг. Солоновича

Слова,в которых человеческое сердцекогда-то отражалось — обнаженноеи удивленное. Найти бы уголна свете мне, оазис благодатный,где я бы мог слезами вас очиститьот лжи всеослепляющей. И тут жерастаяла бы, словно снег на солнце,печаль, что вечно в памяти жива.

ТРИНАДЦАТЫЙ МАТЧ

Перевод Евг. Солоновича

Разбросанные по трибунам людине испугались холода.          Едваогромным диском за одной из крышпогасло солнце, тень легла на поле,размыла тени, предвещая ночь.Внизу мелькали красные футболкии белые футболки — в странном светепрозрачно-радужном. Холодный ветермячом распоряжался. Фортунанатягивала на глаза повязку.

Приятно,приятно зябнуть с горсткой увлеченных,сплоченных,как жители последние земли —свидетели последних состязаний.

ТРИ ГОРОДА

Перевод Евг. Солоновича

Среди туманов и камней твоихпроходит отдых мой. Брожу по Пьяцца —дель-Дуомо. Вместосветилслова, едва стемнеет, зажигаются.

Ничто от жизни так не отдыхает,как жизнь.

В любимый круг холмов твоих вернусь,на улицы протяжные, как звуки.И сразу же в молчанье странном станузнакомых сторониться и друзей.И только рядового Саламанонайду, что самым был немногословными верным долгу, твой достойный сын.

Стареет он. Но ведь не он один.

Я обожал когда-то этот город,и вот я здесь, чтобы обнять поэтаМонтале (благородна грусть его).Как сердце — каждый камень под ногами,как боль моябылая. Сожалений нет. Рождаетсясозвездьем новым новая пора.

РАЗБИТОЕ СТЕКЛО

Перевод Евг. Солоновича

Всё сразу. Непогода, свет погасшийи сотрясаемые громом стены —свидетели твоих былых злосчастий,разочарованных надежд и редкихпросветов. В том, что твой последний часеще не пробил, видишь ты отказсчитаться с установленным порядкомвещей.          И треск разбитого стеклазвучит неоспоримым приговором.

РАБОЧИЙ КЛУБ

Перевод Евг. Солоновича

Серпом и молотом украшен зали в пять лучей звездой. Но сколько боливо имя этих знаков на стене!

На костылях вступает на подмосткиПролог. Взметнув приветственно кулак,он обращает к бедному партерусвой монолог, и весело подросткии женщины его словам внимают.Он, все еще робея, говорито братстве душ и речь кончает так:«Ну, а теперь я следую примерувояк немецких, то есть ретируюсь».В антракте в погребке на дне стакановвино алеет — верный друг, которыйразглаживает скорбные морщиныи раны зарубцовывает; люди,вернувшиеся из изгнаний страшных,ему, как мерзнущие — солнцу, рады.

Таков Рабочий клуб, таким поэтв сорок четвертом этот клуб увидел,в сентябрьский день,когда еще, хотя и реже, где-тогремела канонада и Флоренциямолчала, погруженная в руины.

УЛИСС