Западноевропейская поэзия XХ века - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
РАБОЧИЙ КЛУБ
Перевод Евг. Солоновича
Серпом и молотом украшен зали в пять лучей звездой. Но сколько боливо имя этих знаков на стене!
На костылях вступает на подмосткиПролог. Взметнув приветственно кулак,он обращает к бедному партерусвой монолог, и весело подросткии женщины его словам внимают.Он, все еще робея, говорито братстве душ и речь кончает так:«Ну, а теперь я следую примерувояк немецких, то есть ретируюсь».В антракте в погребке на дне стакановвино алеет — верный друг, которыйразглаживает скорбные морщиныи раны зарубцовывает; люди,вернувшиеся из изгнаний страшных,ему, как мерзнущие — солнцу, рады.
Таков Рабочий клуб, таким поэтв сорок четвертом этот клуб увидел,в сентябрьский день,когда еще, хотя и реже, где-тогремела канонада и Флоренциямолчала, погруженная в руины.
УЛИСС
Перевод Евг. Солоновича
Я плавал в юности вдоль береговДалмации. Всплывали над волнамипокрытые темно-зеленой слизью,прекрасные, как изумруды, рифы,где птица редкая подстерегаладобычу. А когда прибой и ночьстирали их, тогда, вбирая ветер,бежали в море паруса, страхуясьот неожиданностей. Нынче этаничья земля — мои владенья. Портогни готовит для других; меня жепо-прежнему в открытые просторыупорно гонят дух неукрощенныйи к жизни безотрадная любовь.
КАМИЛЛО СБАРБАРО
Перевод Евг. Солоновича
Камилло Сбарбаро (1888–1967). — Экспрессионистские стихотворения первого, еще во многом подражательного сборника поэта «Смолы» (1911) фиксируют каменистый, выжженный солнцем пейзаж Лигурии, которому скоро суждено найти новое воплощение в лирике раннего Монтале. Если для Сбарбаро «Смол» характерна подчеркнутая отстраненность от внешнего мира, то в его следующей книге, «Пианиссимо» (1914), контраст между поэтом и окружающим миром значительно углубляется, отстраненность от реальности перерастает в отчуждение. «Пианиссимо», самую известную и бесспорно лучшую книгу Сбарбаро, критика называет «дневником чувств». Интонация книги импульсивна, подчас близка к трагической, эпитеты, окончательно утратив прежнюю описательность, отражают внутреннее состояние поэта. На русском языке творчество Сбарбаро представлено в сборнике «Итальянская лирика, XX век».
«Я жду тебя на каждом перекрестке…»
Я жду тебя на каждом перекрестке,Погибель, я ищу тебя упорново взгляде незнакомок…Хожу по ярмарочным балаганам,на женщину-змею гляжу с восторгом,на девушку в полете…
Все ни за что отдать — какое счастье!Какое счастье жизнь ни в грош не ставить,единственное наше благо в мире!
Умеющую весело смеяться,ту, что привычный мир молниеносноперевернет во мне движеньем бедер,молю, чтобы она мне повстречалась.
Точь-в-точь как нищий, что в сердцах швыряетвесь капитал свой — мелкую монетку,я жизнь к ее ногам мечтаю бросить.
* * *«Порой, когда иду один по солнцу…»
Порой, когда иду один по солнцуи ласковыми светлыми глазамисмотрю на мир, где все мне как родноесиянье дня, травинка, муравей, —внезапный холод подступает к сердцу.Мне кажется, что я слепой, которыйнад необъятною сидит рекой.Внизу бегут стремительные воды.Он их не видит, предаваясь солнцунежаркому. И если звук водыему порою внятен, он считаетего обманом слуха.Так, этой жалкой жизни обречен,я, как во сне, другую обретаюи верю искренне, что этот соннеотделим от жизни.И тут меня охватывает трепет,наивный страх ребенка. Я сажусь,безмерно одинокий, у дороги,гляжу на мой убогий, жалкий мири глажу трепетной рукою травку.
* * *«Ребенком, каждый раз как песня пьяных…»
Ребенком, каждый раз как песня пьяныхдо слуха долетала среди ночи,я вскакивал, захлопывая книгу.
Я открывал окно в ночное небо —и воздух ночи в комнату врывался,я свешивался из окна — и песнюпил, как вино, забористое, злое.
Я оборачивался, и казалосьмне бесконечно странным,что в доме ни одной зажженной лампы.Не раз, бывало, на холодный шифер,под ветром, завладевшим волосами,под дождиком, секущим лоб и щеки,я проливал бессмысленные слезы.
Сейчас, когда упали эти чары, —теперь я знаю, как пересыхаетпоющий рот, наставленный на небо.
Но стоит и сегодня среди ночипроснуться мне от вечной песни пьяных —от этих звуков, памятных для слуха,я с замираньем духаопять бегу лицо подставить ветру,который волосы мои растреплет.
Я рад бы снова горечь упоеньяпочувствовать и судорогу в теле,оплакать времена, которым нетвозврата… Но, конечно, я нелепс моими вымученными слезами.
* * *«О море и о лете говорила…»
О море и о лете говориладорога вдоль домов и вдоль садов,где в первый раз я ждал тебя открыто.Под взглядом недоверчивым сошла ты,чуть нерешительная, с тротуара.Теперь дорога нас не разделяла.Ты даже глаз не подняла: сдавилазапястье мне, и мы прошли немногобок о бок, не произнеся ни звука.
На этот раз меня влекла машина,стихия, шквал, обузданный насилу,навстречу месту первого свиданья.
Вот поворот — его узнало сердце,и вихрем поворот берет машина,и наконец ты сходишь,чуть нерешительная, с тротуара.(Жестокая игра воображенья:с подобною надеждой паралитикпредстать на сцене жаждет в прежней роли.)
Одно мгновенье на воспоминанье,но что за сладкий шип меня пронзил!Другого — столь же острого, как это, —ты не могла мне подарить блаженства.Любовь! Любовь! И у меня на светебыл кто-то.
Благословение тебе, дорога,где не мое — чужое состраданьевпервые в жизни овладело сердцем.
* * *«Чей-то ребенок шел…»
Чей-то ребенок шел, покачиваясь на слабеньких ножках инаклоняясь на каждом шагу за комочком грязи, как за цветком.
Он не понял, что я погладил его.
В его глазах было столько светлого удивления,что после мне казалось, будто я погладил ромашку.
ДЖУЗЕППЕ УНГАРЕТТИ
Джузеппе Унгаретти (1888–1970). — Родился и вырос в Египте (отец будущего поэта работал на строительстве Суэцкого канала). В 1912–1914 гг. Унгаретти жил в Париже, где сблизился с Аполлинером, М. Жакобом, Пикассо. Во время первой мировой войны добровольцем вступил в итальянскую армию. В 1936–1942 гг. жил в Бразилии, возглавляя кафедру итальянской литературы в университете Сан-Паулу. Уже первая книга Унгаретти, «Погребенный порт» (1916), принадлежала перу зрелого мастера. Ее поэтика, как и поэтика вышедшей три года спустя «Радости кораблекрушений», была необычной для Италии. Ритмической единицей в стихах молодого поэта являлось слово, слово-образ. Частые продолжительные паузы подчеркивали значительность узловых слов, как бы обогащая их дополнительным содержанием и расширяя тем самым возможности аналогии в поэзии. Начиная со сборника «Чувство времени» (1933), стих Унгаретти становится традиционнее, пластичнее, напевнее. В годы гитлеровской оккупации Италии в творчестве поэта вновь, как некогда в «Радости кораблекрушений», решительно зазвучала антивоенная тема.
