Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая

Парень рассмеялся.

-Я из "Хабад Любавич", а у нас с этим делом строго.

- Жену свою, небось, свечки по субботам зажигать заставишь?

-Свечки, конечно, хорошо бы, - откликнулся парень.

-И готовить ей придется по-кошерному, - уточнила Рябина с притворной озабоченностью.

-У нас такие правила.

-Правила у вас, а ложится все это на хрупкие плечи несчастных еврейских женщин!

-Почему несчастных? Наша заповедь - сделать их счастливыми.

-Ага. Наделав им десяток детей, - не выдержала Рябина.

-Это как Бог даст.

Рябина хмыкнула и насупилась.

-Понимаете, - начал парень, - сокровища, которые получает человек, исполняющий заповеди, не сравнятся ни с какими вот этими... - он неопределенно махнул рукой в сторону поселкового центра, где слышалась ритмичная музыка, а на заборе были наклеены афиши с портретами эстрадных знаменитостей.

Рядом с кооперативным магазином располагалось кафе, в котором продавалось разбодяженное пиво и арахис в стеклянных вазочках. Кафе было дешевым, и, пока не кончились деньги, Муха с Рябиной туда заходили, и официантка приносила им на подносе пиво в пузатых кружках и арахис.

Напротив кафе, на клумбе, окруженной по периметру бетонным кантиком и усыпанной размокшими и утратившими товарный вид окурками, жвачками, пивными пробками - росла старая черешня. Она совсем не походила на свою родную сестру - вишню. Это было высокое, серьезное и мрачное дерево. Корявые ветки черешни были усыпаны неспелыми ягодами, и Рябина мечтала дожить до той поры, когда они наконец нальются цветом и сладостью. Но дни проходили, тошнота по-прежнему мучила ее по утрам, деньги кончались, а мысли Рябины все чаще и настойчивее устремлялись вон из Симеиза. Впереди снова маячила дорога, а черешня так и не созрела. Во всем виноваты холода, с грустью думала Рябина, рассматривая ветки. К июлю ягоды потемнеют и осыплются, так и не созрев. Как некоторые люди, думала Рябина. Да, как некоторые люди.

Ей вдруг захотелось рассказать про все это парню, но она удержала себя: зачем тратить столько слов на постороннего человека?

- Вас как зовут? - внезапно спросил парень.

-Рябина.

-А знаете, вам идет.

-Знаю. А вас?

-Михаил.

-Вам тоже идет. Я уже сейчас пойду, - засобиралась Рябина. - Надо поискать Муху. Так зовут мою подругу. Схожу-ка на почту. Гляну, чего она там копается.

Возле их скамейки по асфальту расхаживали голуби. Рябина присмотрелась: они склевывали остатки рассыпанного арахиса.

-А давайте созвонимся, когда вы вернетесь в Харьков? Я тоже уезжаю завтра утром.

-Давайте, - ответила Рябина без особого воодушевления и присела на скамейку. - Только я тебе, Миша, сразу хочу кое-что сказать. Можно?

-Конечно.

-Я еврейка, да. Как ты выражаешься, галактическая. И бабушка моя, если тебя это волнует, тоже еврейка. Но я, видишь ли, шлимазл. Страдаю дромоманией в тяжелой форме. Беременна неизвестно от кого. И, можно сказать, наркоманка.

Все это она произнесла с затаенным сладострастием. Словно нищий, обнажающий прилюдно свои язвы. Но парень был простоват и не расслышал в ее голосе этих специфических модуляций.

- Так что... - она скроила разочарованную гримаску и щелкнула языком.

- Но это ведь лечится? - опечалился парень.

-Поодиночке - да. А все разом - нет, не лечится. Ладно, Миш, я пошла. А вон и подруга моя идет. Живая и здоровая, ура. А то беременным нельзя волноваться! Всего тебе доброго.

-Погодите, - парень пошарил в карманах ветровки и вытащил ручку и записную книжку. - Дадите мне ваш телефон? Я позвоню.

-Запросто. Пиши, - и она продиктовала цифры.

И он записал их в книжку. А потом они попрощались.

* * *

Воспоминание о забавном парне развеселило Рябину. Даже тошнота отступила. Она окончательно проснулась и была готова к новому дню. Ей надоело валяться на пенке. К тому же в спальнике становилось жарко. Она встала, надела платье, поверх накинула просторный мужской свитер: она спала в этом свитере в холодные ночи и согревалась по утрам, пока воздух еще не стал окончательно теплым, а сырость не высохла.

Зола в кострище давным-давно остыла. Одно бревно так и не успело прогореть - они с Мухой погасили его для безопасности. Они ложились засветло. Было рискованно жечь костер в темноте, когда пламя заметно издалека - с неба, с воды, из леса. Неизвестно, какой человек или зверь может заглянуть на огонек.

Слабый утренний ветер, дувший с моря, прошелся по листьям, пошуршал ими. Взметнул невесомую золу кострища. Баклажка была пуста: они поленились сходить за водой с вечера, но у Рябины оставалось немного в кружке.

Она подняла глаза: прямо перед ней расстилалось море. Увидев его, она моментально забыла и про костер, и про воду, и про опасности, которые подстерегали на каждом шагу - опасности как физические, так и метафизические. Море стояло громадное, отвесное. На горизонте кромка его была размыта, нежно сливаясь с небом: день обещал быть жарким. Море сияло, переливалось, словно кто-то нарочно покачивал его в руках. Оно притягивало. Рябина надела вьетнамки, перекинула через плечо мятое полотенце, не просохшее до конца после вечернего купания, и зашлепала по тропинке.

Море лежало рядом - метрах в ста