Догоняя Птицу - Надежда Марковна Беленькая

Это была крошечная бухта среди скал, безлюдная даже в разгар лета.

Рябина разделась догола, сложила вещи, спустилась к воде. Остывшая за ночь вода еще не прогрелась, но холод ее не пугал. Это Муха не любила и боялась моря - редко купалась, далеко не плавала. С отвращением всматривалась в воду, плещущую среди косматых валунов. В ее кипящие, подсвеченные солнцем омуты. А Рябина могла смотреть на воду сколько угодно, как другие смотрят в горящее пламя.

Она снова подумала про парня. Как раз в это время он, наверное, садится в поезд. А когда она, наплававшись, вернется к Мухе, будет проезжать Джанкой.

Берег в этих местах был отвесным. Глубина начиналась сразу, как только спустишься по крупным, плотно друг к другу притершимся валунам. А потом подводный мир распахивался, расступался, принимая в себя оттолкнувшуюся от последнего камня Рябину вместе с ее плывущими оранжевыми волосами. От перепада температур у Рябины на секунду перехватило дыхание, но она нырнула, проплыла под водой несколько метров и согрелась. Набежала волна, мягко толкнула вынырнувшую Рябину в грудь, плеснула в лицо. Рябина не успела отплыть далеко, а берег уже съежился, отступил, сделался маленьким. Зато море раздвинулось и поглотило ее. Вокруг было очень мало земли и очень много моря. Рябина опустила лицо в воду и открыла глаза. Она отлично видела под водой. Ей не нужны были ни маска, ни очки - эти инородные предметы только мешали, сдавливая голову и принося ощущение несвободы. Внизу, сквозь толщу прозрачной воды темнело дно, на котором покоились древние, как мамонты, камни, поросшие густой, но не страшной и мягкой на ощупь шерстью. В эту бурую гриву приятно было погружать пальцы. Кое-где среди колышащейся подводной травы виднелись желтые островки песка и белые поляны гальки, вымытой морем. Над песчано-галечными прогалинами плавали рыбки. Рыбки помельче проносились юркой косой стайкой. Другие - покрупнее, серые с пестринками - стояли неподвижно возле дна, вздрагивая от волн и Рябининой тени. И каждый раз Рябина отмечала, как все это аккуратно расставлено, разложено, распределено в пространстве - как в аквариуме, за которым ухаживает заботливый хозяин. Если морю доставался инородный предмет, оно его усердно обрабатывало, шлифовало, а потом встраивало в донный ландшафт. В нескольких метрах от берега глубина увеличивалась. Сквозь толщу воды виднелось галечное дно, усыпанное мерцающими солнечными бликами, и только кое-где темнели большие камни. Рябина напружнилась, сделала несколько широких взмахов руками, как заправский пловец. Легла на спину, приподняла голову: бухта вместе с гомоном цикад осталась далеко позади. С моря открывался вид на другие бухты - в одной из них зоркая Рябина приметила человека, лежавшего на сбившемся белом полотенце спиной к солнцу. Дальше зеленел и серебрился взбирающийся по склону лес, а за лесом на фоне густо-синего неба стояли, заволакиваясь беловатой дымкой зноя, горы. Рябина проплыла еще дальше, с наслаждением разгребая руками прохладную воду, потом снова опустила лицо в воду и посмотрела вниз. Дна не было. Внизу мягко и таинственно синела бездна, прорезанная лучами солнца. Внутри синевы, если всмотреться, угадывалась тьма. Как же это, задумалась Рябина. Вроде бы недалеко от берега, и вдруг - такая глубина. Она вспомнила, что на дне морей и океанов тоже имеется свой рельеф, что там свои вулканы и горы и даже бездонные впадины, и от этих мыслей ей стало жутко. Может, под ней сейчас тоже одна из таких впадин? Она будто бы заглядывала в замочную скважину, но за дверью было темно, и ей ничего не удавалось рассмотреть. Потом она вспомнила недавний сон, зеленоватое свечение сновидческого Львова, в которое она тоже всматривалась, но в глазах будто бы стоял туман после долгого купания. Вот почему, сообразила Рябина, люди боятся открывать в воде глаза: их пугает эта многослойно уходящая вниз синева с темным исподом, безымянная тайна, которая внезапно оказывается рядом. Эту тайну они носят внутри себя всю жизнь, не называя ее по имени и предпочитая с ней, по возможности, никогда не встречаться.

Глава двадцать шестая

Разоблачение одной тайны

Говоря по правде, случай с Хмурым не был для Лоты чем-то невероятно значимым. Чем-то выдающимся, чего она не могла в себе удержать, тяготилась день-деньской, вертелась в кошмарах ночью, когда каждая мимолетная тревога разбухает до размеров стресса. Нет: чем-то особенным грубая выходка Хмурого - или, скорее, попытка грубой выходки - для Лоты не была. Она Лоту не деморализовала, не заставляла мысли нарезать круги, то и дело возвращаясь к исходной точке, как, в отличие от нее, вели себя некоторые безобидные на первый взгляд тайны.

Кстати, о тайнах: тайны, конечно, преследовали. Но делали они это тоже очень и очень избирательно.

Так например, однажды, и уже довольно давно - неизвестно, в какой день и при каких обстоятельствах - опустел Лотин кошелек: из него выгребли подчистую все деньги, которые она скопила на отпуск и привезла с собой из Москвы. Вместо приличной, по Лотиному разумению, суммы, в кошельке скромно ютился один-единственный мятый бумажный рубль. Но этот рубль, оставленный ей кем-то на черный день - рубль тертый и тисканный, словно его долго теснили и мяли в потном кулачишке, прежде чем окончательно с ним расстаться - не взбесил, а тронул ее. Некто, сжалившись, оставил ей крошку на черный день. Человек с рублем имеет несравненно больше шансов выжить среди нарождающегося капитализма, чем человек без рубля. Но кто мог украсть эти деньги? Да кто угодно. Кошелек лежал в рюкзаке, рюкзак - в их с Птицей комнате, дверь в которую в дневное время не закрывалась. Любой мог войти и спокойно вытащить что угодно из рюкзака. Любой, начиная с одного из них - об этом Лота всерьез не задумывалась ни единой минуты - и заканчивая лесниковскими девушками, которые маясь от безделья, целым днями слонялись по дому и огороду. И вот это серьезное и, в общем, многое собой определяющее происшествие, имевшее последствия, почти ее не взбудоражило и не