Лебяжий - Зот Корнилович Тоболкин

Другие того не стоят. – Ганин неожиданно обнял Юльку, впился губами в губы. Она даже рассердиться не успела. – Жди стихов! – прокричал он и убежал.

– Шалый какой! – растерянно проговорила Юлька, но спохватилась, окликнула: – Эй! Писать-то куда? Ты адреса не сказал.

– Пиши прямо на угрозыск. Там у меня сплошь свои ребята.

Вот мошенник! Обвел вокруг пальца и смылся... Ну попадется еще... мало ему не будет! Этакий хлюст! Но что-то есть в нем, несмотря на показное ухарство, незащищенное, слабое, и хочется пожалеть, приголубить, как ребенка. Юлька считала, что в людях она разбирается превосходно. Стоит взглянуть на человека один раз, и сразу определишь: этот человек очень порядочный, а вон тот... держитесь от него подальше. Правда, однажды Юлька попала впросак. К ее окошечку на почте подошел какой-то неприятный тип. Оглядев его, Юлька сразу же заключила: «Жулик!» Человек, показавшийся жуликом, загнанно дышал и держал в руках большой опечатанный саквояж. «Ну точно! Кассир, наверно... улизнул с целой кассой». Ее уверенность окрепла, когда «кассир» отбил телеграмму какой-то Верочке: «Встречай двадцать седьмого заказ выполнил целую Петя». Текст несомненно зашифрован, но разобраться в шифровке нетрудно. Юлька задержала телеграмму, позвонила в милицию и Петю застопорили. Он действительно оказался кассиром строительного управления и, получив в банке деньги, вез рабочим зарплату. Юльке за проявленную бдительность крепко влетело от участкового. С тех пор она воздерживалась от скоропалительных выводов, несколько усомнившись в своих способностях определять человека по внешности.

С баржи спустился по трапу тот самый очкарик, что приставал к ней на почте. Юлька выскочила из-за кустов и на трех языках ошарашила Олега у него же заимствованными фразами:

– Ду ю спик инглиш? Парле вы франсе? Ви хайст ду?

Олег испуганно отступил, видимо приняв ее за сумасшедшую, вильнул в сторону и, на всякий случай подальше отбежав, красноречиво покрутил около виска пальцем.

Роли поменялись.

– Эх, темнота! – укорила его Юлька. – Я думала, на иностранном потрепимся. Ну и не надо, рыдать не стану.

Раскрыв чемоданчик, она достала губную помаду, накрасила и без того яркие пухлые губы, но, поглядевшись в зеркало, помаду стерла. За этим занятием ее и застал запаренный Пронин.

– Нашлись трубы, Андрей Афанасьевич! Илом их засосало! – прокричал он кому-то и поманил Юльку к себе. Дышал тяжело, загнанно. Немолодой уж, и здоровьишко, наверно, никудышное. А тоже бодрится, бегает как с цепи спущенный. Достал стеклянную трубочку, сунул под язык таблетку, засосал. Когда отпустило, ласково, по-отечески улыбнулся. – Пришла, моя хорошая? Ну и ладно. Ступай к Шарапову. Скажешь, на смену явилась.

– Он кто, Шарапов?

– Бурильщик. Временно поваром был.

– Ну и дальше пускай остается. – Юлька заартачилась. Придется варить и жарить на такую ораву. Да если плохо приготовишь – выльют суп тебе на голову. Геологи – народ не шибко деликатный. Может, пока этот дядечка ласковый, подлизаться к нему, чтобы определил ее на другую должность .– Ага. А я землю сверлить буду.

– Нну, сморозила! – удивился Пронин. Вот девка! Едва появилась, а уже характер показывает. Надо одернуть ее у порога. – Хоть стой, хоть падай.

– Это как вам удобней.

– Ну полно, полно! Делай как велено! – прикрикнул Пронин. – Ишь характерная какая!

Зубарить с ним Юлька не стала – человек только что глотал валидол, – пожалела, но настроение сразу испортилось. И Пронин тотчас это отметил.

– Да ты не кручинься, – сказал он. Все-таки душевный мужик! Другой бы послал куда подальше, а этот еще и утешает. – Это ненадолго. После переиграем. А сейчас, сама видишь, разброд у нас. Людей не хватает.

Юлька кинулась на шею к нему, расцеловала.

– Спасибо, дядечка.

– Ох, и не люблю я, когда девки, к примеру сказать, лижутся, – проворчал Пронин, а улыбка на лице была молодцеватая.

Но сердце болело. Ох, как болело сегодня сердце! Любые волнения стали сказываться на нем. А волнений все больше и больше. Да еще и с сыном отношения поломались. Из одной чашки щи хлебают, а словно чужие.

3

Караван вел Вьюн. Подле Гарусово по его совету решили спрямить извилистый долгий путь и пошли узкой протокой. Берега ее затянуты мелким кустарником, за ним, выше, большой хвойный лес. Островок, который только что обогнули, весь в мощном кедраче. Между деревьев названивают боталами коровы, завезенные сюда еще весной. Здесь им и летовать до белых мух.

– До чего ушлый народ! – дивился Кеша сметливости здешних хозяев. – И скоту воля, и пастух не нужен.

Олег стоял рядом с капитаном, в рубке, боязливо поглядывал на фарватер. Речной обстановки здесь не было, но Вьюн уверил, что протока судоходна и намного сократит путь.

Капитан помалкивает, глазки маслятся. Видно, опять с утра причастился. Чуть проглядишь – он уж к бутылке прирос, потом мелконько семенит по палубе, прихохатывает, всем доволен. А недавно чуть в