Околдованная - Лора Таласса
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 37
Когда я вхожу в свою комнату, Мемнон уже там – развалился в моем компьютерном кресле. На нем рубашка какой-то известной фирмы, а на пальцах столько колец, что и не сосчитаешь. Колдун листает один из моих блокнотов.
Я каменею и еле-еле выдавливаю:
– Что ты тут делаешь?
Желудок радостно подпрыгивает, и я невольно вспоминаю, чем мы с ним занимались в этой комнате меньше недели назад.
Колдун отрывает взгляд от моей записной книжки, и губы его кривятся в лукавой понимающей улыбке:
– Я тоже рад тебя видеть, est amage. Или ты предпочитаешь, чтобы я называл тебя половинкой?
Судорожно выдыхаю. Мое недавнее признание, ему определенно понравилось. И я ловлю себя на том, что мне хочется снова вступить с ним в спор, хотя я уже и признала его правоту.
Нерон проталкивается мимо меня, чтобы потереться о ногу колдуна.
Мемнон протягивает руку и гладит моего фамильяра.
– Ты хотела поговорить со мной сегодня, – напоминает он. – И вот я здесь.
Черт. Точно.
Закрываю дверь, вновь поворачиваюсь к нему. Сердце начинает биться быстрее, когда я разглядываю его вот так, с головы до ног, от волнистых волос до тяжелых ботинок. Каждая его черточка жестока и прекрасна, пугающая и властная.
И я со всем этим связана.
– Маленькая ведьма, – мягко говорит Мемнон, и глаза его нежны. – Ни к чему выглядеть такой испуганной.
Я выдыхаю. Он прав.
Все это будет…
– Клянусь, я кусаюсь, только когда меня об этом просят, – добавляет он.
С моих губ срывается почти истерический смешок, и я делаю шаг назад.
Я не готова к подобному разговору. Думала, что смогу, но, кажется, мне нужно больше времени.
Мемнон поднимает руки.
– Погоди, Селена, борись со мной, проклинай меня – хотя, пожалуй, все же не надо, – только, пожалуйста, не убегай.
Я колеблюсь. Эта сторона Мемнона мне непривычна. Со мной он открыт и уязвим. Бросаю сумку с учебниками, тру руками лицо.
– Я не знаю, как это делать.
– Что делать, Аmage?
Роняю руки, смотрю на него:
– Быть родственной душой. Смириться с тем фактом, что ты моя половина.
Мемнон откладывает блокнот.
– Ты говоришь так, словно это бремя. – Он качает головой, встает и идет ко мне. – Да, за это люди убивают и умирают. Этого не купишь ни за какие деньги. Любовь. Та, что сжигает целые народы. – Он сжимает мой подбородок и пристально глядит мне в глаза – с обожанием, если не ошибаюсь. – Ты не можешь постичь этого, маленькая ведьма, лишь потому что не можешь вспомнить, что у тебя это когда-то было. Но я помню.
Стоя так близко ко мне, Мемнон гипнотизирует, завораживает.
– Для тебя это закончилось не очень-то хорошо, – замечаю я.
– Закончилось… – задумчиво тянет он. – Закончилась эпоха. Мы – нет. – И он вновь смотрит на мои губы, пробуждая во мне боль, смягчить которую под силу только ему.
– Ты угрожал мне, – говорю я. – И я знаю, что ты, верно, все еще злишься на меня.
– О да, – соглашается он. – Но я стремлюсь к утолению мести и завершению и этой эпохи. Ты и я, Императрица, мы вечны.
Моя магия сочится сквозь кожу – как и его. Силы сплетаются и вьются вокруг нас, цвета сливаются, пока не остается один лишь тусклый багрянец.
Я хочу поцеловать его снова – черт, я всегда хочу целовать этого мужчину, – но это как-то слишком похоже на прыжок со скалы. Не знаешь, куда приземлишься и понравится ли тебе вообще…
Отстраняюсь от Мемнона, втягиваю в себя магию.
Взгляд Мемнона бродит по мне; колдун выглядит слегка опечаленным, но в глазах его понимание.
– Я постоянно забываю, какой пугливой ты была поначалу, – бормочет он.
Брови мои сдвигаются.
– Когда я нашел тебя в Риме, – продолжает он, – ты тоже нервничала из-за меня. Но это изменилось и изменится снова. Как только ты вспомнишь.
– Вспомню? – повторяю я эхом.
– Наше прошлое. – Он тоже отступает.
Вот так даешь древнему колдуну каплю надежды, и он тут же начинает требовать весь праздничный ужин.
– Это невозможно, – говорю я.
– Невозможно? – Он приподнимает брови. – Если бы это было невозможно, ты не могла бы говорить на латыни и сарматском. Не могла бы читать греческий, арамейский или демотический.
Какой, к черту, демотический?
Мемнон берет с моего стола дневник, и я тут же напрягаюсь. На этих листах – мой разум и моя жизнь.
Он находит определенную страницу и поворачивает блокнот ко мне. Тут полно записей, начирканных ручками разных цветов, часть текста выделена, часть – зачеркнута.
Мемнон указывает на каракули в углу:
– Видишь это? – спрашивает он меня.
То, о чем он говорит, больше всего похоже на гребешки волн, разве что каждая увенчана примитивным цветком с тремя лепестками. Странный рисунок – наверное, я просто отключилась на минутку, механически водя карандашом по бумаге.
Мемнон закатывает рукав рубашки и демонстрирует мне одну из своих татуировок.
– Это рога сайгака на моей руке.
Делаю шаг вперед, на миг замираю. Мои каракули действительно выглядят жутко похожими на то, что изображено на его коже.
– Эта страница трехмесячной давности, – говорит колдун. – Ты нарисовала это еще до того, как вообще увидела меня.
Мое сердце, кажется, останавливается. Я могу отрицать бред Мемнона, но не свои собственные записи.
Могу ли я и впрямь быть той женщиной?
Роксиланой?
– Я могу показать тебе больше примеров из твоих книжек, если тебе нужны еще доказательства, – добавляет он.
Прищуриваюсь:
– И сколько же моих дневников ты просмотрел?
Они же личные!
– Ты пытаешься переменить тему, Рокси, – говорит он, захлопывая блокнот. – А я тебе говорю, что твои воспоминания не уничтожены. Они все еще существуют – просто заперты в сознании. Но если бы у тебя был ключ к этому замку, ты могла бы вернуть их все.
Кровь стучит у меня в затылке.
Мемнон бросает взгляд на дневник, который держит в руках.
– Эти записи такие дотошные, такие скрупулезные. Как они, должно быть, важны, – говорит он, проводя большим пальцем по темно-синей обложке, на которой я золотым маркером вывела даты, к которым относится данный дневник. Конкретно в этом описаны июнь и июль сего года.
Колдун смотрит на сумку у моих ног, воздух густеет от его магии, клапан моего рюкзака откидывается, и из сумки выныривает, воспаряя, моя последняя тетрадь.
– Что ты делаешь? –
