Коптский крест. Дилогия - Борис Батыршин

  Кстати, о бумаге. Отец верен себе: ежевечерне он садится за крошечный столик в каюте и начинает писать в большую клеенчатую тетрадь, приобретенную для этой цели еще в Одессе. Он с самого начала заявил, что намерен, на предмет вживания в образ, вести путевые заметки в стиле девятнадцатого века; и теперь старательно выполняет этот зарок. Почерк у отца ужасный; отчаявшись разобрать что-то на первой странице, я предложил условно считать тетрадкой прихваченный с собой "МакЭйр" и вести заметки в "ворде"; отец с негодованием отверг это рацпредложение. Ну ничего, посмотрим, надолго ли его хватит.

  Так я и просидел все плавание на марсе - иногда, разнообразия ради, делая вылазки на мостик и машинное отделение. Пассажиров туда пускали неохотно, но для меня и тут сделали исключение. Машинное отделение меня поразило - титаническое скольжение массивных механизмов, зеркальный блеск отполированной работой стали; облитые зеленым маслом шатуны, свист пара, мельтешение вертушек регуляторов, адские отсветы в кочегарке... Стимпанк - да и только! Все же большие машины имеют свою, особую магию, которая не сравнится ни с чем иным, не столь фундаментальным...

  Но - все хорошее когда-нибудь кончается; подошло к концу и это морское путешествие. Позади остались стоянка в Стамбуле, дождливое марево Архипелага, пальба по ящикам, любезно предоставленным боцманом (я все плечо отбил, пытаясь приспособиться к отдаче лупары), и долгое странствие вдоль малоазиатского берега.

  К Триполи пароход подошел утром; паломники, обитавшие в трюме, еще с ночи потащили наверх свои узлы и котомки. Палубная публика тоже закопошилась, выбираясь из-под одеял и наскоро перекусывая. Мы с отцом выбрались на мостик еще в темноте - и поймали волшебный момент, когда темные силуэты Ливана на горизонте осветились первыми солнечными лучами.

  Я читал, что местные горы кое- где покрыты снегом; но, увидев, зарозовевшие в утреннем солнце сияющие вершины, замер в восхищении. По палубе прокатился гул; паломники тот тут, то там опускались на колени и принимались петь гимны. Один из них все суетился, перебегал от одной группки богомольцев к другой и повторял толпившимся у борта:

  - Смотрите, смотрите, ведь это Ливанския горы!

  Многие из русских первый раз в жизни увидели горы с снежными вершинами и потому удивлялись сильнее других; даже купцы, стоявшие с нами на мостике верить не хотели, что это может быть снег. Но когда отец извлек бинокль и наши спутники рассмотрели на тёмном кряже снежные полосы, - изумлению и восхищению не было конца. Многие благоговейно обнажали головы и крестились.

  К семи утра пароход встал на рейде. Не успели застопорить машины, как нас окружили арабские лодчонки; матросы орали с борта, предостерегая лодочников, но это не оказало ровно никакого действия. Сирийцы демонстрировали поразительную ловкость - на волне, на быстром ходу фелюк, эти камикадзе перепрыгивали с одной лодчонки на другую, чудом сохраняя равновесие. Ору и гаму было - хоть святых выноси. Иные карабкались по борту парохода на палубу, чтобы предложить паломникам перевести их в Эль-Мину, в порт Триполи.

  Глава седьмая

  В который раз уже Яша спрашивал себя - как его угораздило попасть в эту историю? Да, завлекательно. Да загадок ничуть не меньше, чем в книжонках про сыщиков, напечатанных на желтой дешевой бумаге - когда-то Яша зачитывался ими взахлеб. Ну, так и что с того? Зато дело это становилось опасным - и чем дальше, тем больше. Первым звоночком стала стычка в швейцарской при психиатрической лечебнице; а теперь вот еще и погоня, закончившаяся очередным загадочным эпизодом: юный Николка снова продемонстрировал Яше нечто не вполне объяснимое. Молодой человек, разумеется, не преминул навестить проходной двор, где случился странный инцидент; к его удивлению, пропажа нашлась. Брошенный Николкой предмет закатился в угол двора, да еще и попал под пласт отставшей штукатурки, избегнув внимания и дворника, и вездесущих мальчишек.

  Находка представляла из себя жестяной цилиндрик черного цвета; бока его были испещрены надписями латиницей и какими- то значками. Яша разобрал знакомое слово "Pepper". От цилиндрика, и правда, пахло едким перцем - когда Яков, изучая находку, нажал на черную, сделанную их непонятного материала, крышечку, цилиндрик еле слышно зашипел и тут же замолк; Яша почувствовал легкое жжение в глазах и першение в горле. Молодой человек закашлялся, но добычу не бросил - наоборот, старательно завернул в грязноватый носовой платок и запихнул в карман. Кое-что, во всяком случае, прояснилось: в цилиндрике было что-то вроде очень тонкого перцового порошка; при нажатии на крышку содержимое вылетало наружу. Яша видел, как подобным образом действуют распылители кёльнской воды у модных цирюльников, из числа тех, что держат заведения на центральных улицах. Что ж, по крайней мере, одна загадка разрешилась - теперь Яша знал, как Николка сумел расправиться и с гимназическими хулиганами и с громилами ван дер Стрейкера.

  Впрочем, опасность, угрожавшая лично Яше от этого меньше не становилась - может, у Николки и имелся запас хитрых цилиндриков, но поделиться ими с товарищем он пока не спешил. Так что, собираясь на Гороховскую, Яков принял некоторые меры предосторожности - в его рукаве пряталась свинцовая гирька, прицепленная к короткой кожаной петле, надетой на правое запястье. Гирьку эту он по случаю приобрел у одного пьянчуги, и с тех пор часто упражнялся, разнося в щепки дощатые ящики и старые, рассохшиеся бочонки. Однако употреблять свинчатку против всамделишнего противника Яше пока не доводилось. А вот теперь - как бы не пришлось пускать импровизированный кистень в ход...

  Но, несмотря ни на что, Яша не собирался бросать расследование. Слишком уж радужные перспективы открывались теперь перед выходцем из задрипанного еврейского местечка, что в пяти верстах от Винницы. Детство Яши прошло в грязноватом, тесном, провонявшем луком домишке отца- сапожника; на острого умом мальчугана обратил внимание ребе и присоветовал отдать Яшу в хейдер*.

  Но - Яша не оправдал ожиданий меламеда**; мальчика не увлекло изучение хумаша*** и талмудических премудростей. В одиннадцать лет, с помощью дальнего родственника, державшего на винницком базаре мясную лавку, Яков поступил в гимназию и проучился там целых два года. Потом добросердечный мясник умер, платить за обучение стало некому - семья Якова и без того едва сводила концы с концами, так что его ожидала незавидная участь подмастерья у соседа- часовщика. Там Яша провел еще год, остро завидуя бывшим одноклассникам, продолжавшим бегать в гимназию.

  Мальчик ни на минуту не оставлял мечты вернуться к учебе, или хотя бы сдать за курс гимназии экстерном. Осуществить эти планы помог спившийся преподаватель математики Винницкого реального училища, поляк и вольнодумец Станислав Крановский. Он дал Яше кое- какие учебники, и помогал в свободное время овладевать науками.

  ##* Начальная еврейская школа

  ##** Учитель хейдера; как правило, он же - его содержатель.

  ##*** Хумаш (пятикнижие). В хейдере изучали древний вариант иврита, хумаш и отдельные части Талмуда. А вот русской грамоте там не учили.

  И тут судьба снова улыбнулась Яше - сосед- часовщик решил, по возрасту, отойти от дел и продал мастерскую; мальчика же порекомендовал их общему родственнику, Натану Ройзману, державшему часовую лавку не где-нибудь в Кологриве, а в самой Москве! Ройзман принял винницкого племянника с неохотой, но скоро переменил мнение - молодой человек демонстрировал живость ума, редкую исполнительность и, главное, недюжинные таланты по части деликатных поручений. Так что Якова не обременяли часовым делом - хватало занятий в областях, требующих его "особых" способностей. За время жительства в Москве, он успел составить себе некоторую репутацию; соплеменники Ройзмана все чаще и чаще обращались к старому часовщику с просьбой прислать Якова, разобраться с каким-нибудь заковыристым поручением, оказавшимся не по зубам простым приказчикам. Яша охотно брался за такие дела, собирая понемногу деньги на будущую учебу в университете; в том, что ему по силам сдать экстерны, молодой человек не сомневался. И вот теперь - служба у Олега Ивановича, возможность разом решить вопрос с оплатой учебы, а в качестве довеска - загадочная и опасная история, пропавшего доцента Евсеина и зловещего бельгийца.

  Яков неспешно зашел во двор дома Овчинниковых. Как ни странно, сегодня слежки не было- видимо, противник зализывал раны после вчерашнего поражения, а может и нашел себе дела поважнее. Яков, конечно, не верил, что зловредный иностранец вот так, запросто, отступит - однако факт оставался фактом: шпиков не было.

  Николка дома отсутствовал; Яша устроился на лавочке, в тенёчке и уже приготовился к долгому ожиданию, как вдруг во дворе сделалось людно.