Тайна замковой горы - Людмила Георгиевна Головина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поэтому вот моё решение. Пусть та часть племени, которая хочет уйти на поиски новых мест, собирается в путь и выберет себе нового вождя. Я же буду с теми, кто решит остаться. Пусть с теми, кто уходит, отправится также и лучший ученик Мудрейшего, чтобы была с ними память предков. А крепким мужчинам, из тех, что останутся, повелеваю завтра же начать сбор подходящих камней, чтобы до зимы мой дом на горе был готов!
Видимо, я их сильно напугал, потому что всё племя, за исключением ушедших (кстати, их ушло гораздо меньше, чем собиралось раньше), с энтузиазмом принялись за работу. Конечно, я надеялся, что Стрела выберет добровольный возврат камня но мало верил, что он на это решится. К осени, действительно, удалось соорудить совсем небольшой дом из дикого камня. Я незаметно наблюдал за строительством, и даже немного жалел семейство Стрелы, потому что представлял, как холодно будет обитателям дома зимой в доме на самой вершине горы, открытой со всех сторон холодным ветрам. Сам я никогда не испытывал холода, поэтому не подумал об этом обстоятельстве, когда изрекал свои повеления. Я вздохнул с облегчением, когда весной стало ясно, что все домочадцы Стрелы благополучно перезимовали. Весной строительные работы на вершине горы продолжились и длились потом много лет. Возводились всё новые помещения. От первоначального домика не осталось и следа. Постройки были обнесены надёжными стенами, после того, как из-за гор стали регулярно совершать вылазки низовийцы. Они решились в конце концов пройти той тропой, которую когда-то отыскал Куница, и по которой отказались идти их предки. Сейчас же они были не прочь заселить эту землю, но она была уже занята. Низовийцы грабили местное население, угоняли скот, убивали жителей, жгли дома. Замок укрывал за своими стенами женщин, детей и стариков, в то время, как мужчины давали отпор врагам. Давным-давно уже не было на свете Стрелы, и даже имя его было забыто. Замок всё строился и совершенствовался. Воздвигли дозорную башню, выкопали глубокий ров, соорудили подъемный мост…
В эти века достигло наших краёв христианское учение. Не скажу, что сразу все приняли его в свою душу. Многим были дороги языческие обычаи их предков. Христианство заметно смягчило нравы, люди стали внимательнее относиться к своей душе, боялись запятнать её грехом. Но не все и не всегда соблюдали заповеди. Более того, часто преступления творились во имя веры. И пару раз это коснулось меня.
С тех пор, как ваши предки поселились на вершине моей горы, я избрал местом своего жительства ту пещерку, которая служила выходом во Внешний мир. Я постоянно ощущал там, что камень рядом, и это придавало мне сил. Правда, оставалось всё меньше шансов, что я его когда-нибудь ещё увижу, а тем более смогу им завладеть. Я решил, что скрываться мне в моем нынешнем положении нет такой уж необходимости. В то время, с приходом новой веры в наших краях стало появляться много чужестранцев, и я решил выдать себя за одного из них. Я был немногословен (чтобы не отвечать на неудобные вопросы), так что некоторые думали, что я немой, а некоторые – что не понимаю местного языка. Но зато все скоро узнали, что я хорошо умею работать с металлом. Под горой я оборудовал кузницу. Работы было столько, что я целыми днями напролёт стоял у наковальни. Чего только я не передал за свою жизнь: оружие, доспехи, посуду, подковы, цепи, решетки, флюгеры, лопаты, косы, замки́…
Мои работы пользовались успехом, говорю без ложной скромности. Мне под силу была любая работа. Сегодня я мог подковывать лошадей, а завтра делать ожерелье для супруги знатного гражданина.
Одно было неудобно в моем положении: я не старел. И для людей, оказывается, это было недобрым знаком. Как-то после сорока шести лет работы меня внезапно схватили и притащили в какой-то подвал. Я бы легко мог раскидать людей, навалившихся на меня, но боялся показать свою настоящую силу. Хорошо, что дом, в котором этот подвал находился, был не слишком далеко от горы, и я чувствовал себя неплохо. Вскоре явился человек в сутане. Он стал допытываться, кто я, откуда, какой веры, а потом стал выяснять, сколько мне лет.
– Горожане свидетельствуют, – заявил он, – что знали тебя, когда ещё были детьми, что они за это время выросли и состарились, а ты совсем не меняешься, вопреки человеческому естеству. Признайся, ты пользуешься колдовским зельем, или заключил сделку с дьяволом? Мне донесли, что в своей кузнице ты совершаешь некие обряды и вызываешь нечистых духов, которые тебе помогают, иначе, разве смог бы ты работать без сна и отдыха и делать такие прекрасные вещи?
Долго он принуждал меня признаться в этих и других грехах, но я молчал. Правду я сказать не мог, а лгать боялся. Наконец, инквизитор сказал:
– Подумай этой ночью, чего ты хочешь больше: молчать и подвергнуться пыткам, или сознаться и принять с раскаянием лёгкую смерть.
С этими словами он покинул мою темницу. Загремели замки, засовы и я остался один в полной темноте. Но меня это не пугало. Не боялся я и пыток, поскольку они не могли причинить мне вреда. Меня волновало только то, что во время истязаний откроется моя необычная природа, да и сжечь меня на костре им тоже не удастся. Боялся я, что после всех этих неудач меня захотят увезти в какой-нибудь дальний монастырь или на суд инквизиции в другой город. Вот тогда-то пришёл бы мне конец.
Мои тюремщики не ведали о моей силе. Я без труда разогнул звенья цепи, которой был прикован к стене, потом так же легко выбил дверь. На шум прибежали стражники, но я схватил их и забросил на крышу. Кажется, я не причинил им никакого вреда, кроме испуга.
Я прекрасно понимал, что моё освобождение будет объяснено помощью тёмных сил,
