Западноевропейская поэзия XХ века - Антология
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ИЗГНАНИИ
Я не смогу сегодня до утра заснуть,томясь по голосу прибоя в дюнах голых,по гордым кликам волн, высоких и тяжелых,что с ветром северным к Хондсбоссе держат путьПусть ласков голос ветра в рощах и разделах,но разве здесь меня утешит что-нибудь?
Мне опостыло жить вдали от берегов,среди почти чужих людей, но поневолея приспосабливаюсь к их смиренной доле.Здесь хорошо, здесь есть друзья и нет врагов,но тяготит печать бессилия и болии горек прошлого неутолимый зов.
Я поселился здесь, от жизни в стороне,о, море недоступное, нет горшей муки,чем смерти ожидать с самим собой в разлуке.О, свет разъединенья, пляшущий в окне…Зачем губить себя в отчаянье и скуке?От самого себя куда деваться мне?
О, смерть в разлуке… О, немыслимый прибой,деревня, дюны в вечной смене бурь и штилей;густели сумерки, я брел по влажной пыли,о павшей Трое бормоча с самим собой.Зачем же дни мои вдали от моря былирастрачены на мир с безжалостной судьбой?
Ни крика чаек нет, ни пены на песке,мир бездыханен, — городов позднейших ропотнакрыл безмолвие веков; последний шепотвремен ушедших отзвучал, затих в тоске.В чужом краю переживаю горький опыт —учусь безмолвствовать на мертвом языке.
Всего однажды — невидимкой в блеске дняон за стеклом дверей возник, со мною рядом, —там некто говорил, меня пронзая взглядом,и совершенством навсегда сломил меня.Простая жизнь моя внезапно стала адом —я слышу эхо, и оно страшней огня.
Оно все тише, — заструился мрачный свет,и в мрачном свете том, гноясь, раскрылась рана,переполняясь желчью, ширясь непрестанно.Мир темен и в тоску по родине одет;неужто эта боль, как ярость урагана,со временем уйдет и минет муки след?
Гноится рана, проступает тяжкий пот,взыскует мира сердце, и достигнет скоро,созреет мой позор, ведь горше нет позора,чем эта слава — ведь живая кровь течетиз глубины по капле — не сдержать напора —очищенная кровь из сердца мира бьет.
В больнице душной, здесь, куда помещеноистерзанное сердце, где болезнь и скверна —тоска по родине, как тягостно, наверно,тебя на ложе смертном наблюдать —давно надежда канула и стала боль безмерна.Разъединенья свет угас — в окне темно.
О, если б чайки белой хоть единый клик!..Но песню волн пески забвенья схоронили,лишь гомон городов, позорных скопищ гнили,до слуха бедного доносится на миг.О, сердце, знавшее вкус ветра, соли, штилей…Рассказов деревенских позабыт язык.
Мне опостыло жить вдали от берегов —о, где же голос искупленья в дюнах голых?Зачем же должен ветер в рощах и разделахбудить опять тоску по родине… О, зовиз дальнего Хондсбоссе… Голос волн тяжелых —лишь за стеклом дверей, закрытых на засов.
ЯН ГРЕСХОФ
Ян Гресхоф (1888–1971). — Лирик, эссеист, литературный критик. Дебютировал в 1909 г. сборником «О празднике забытом». В 1939 г., незадолго до оккупации Нидерландов гитлеровскими войсками, уехал в Южную Африку. На родину больше не вернулся, в Южной Африке активно принимал участие в литературной жизни писателей-африканеров. Известен также как составитель нескольких популярных антологий нидерландской поэзии. На русский язык переводится впервые.
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Перевод Н. Мальцевой
Я так люблю, признаться, трех господ —Походкой чинною, все трое в черном,В холодном зимнем свете благотворномГуляют пастор, доктор и судьяПред ратушею, как одна семья.Но все пройдет.
По их одежде можно напередСудить о них — и бог тому свидетель,Что в каждом правда, ум и добродетель:Блаженны пастор, доктор и судья,И мне по сердцу тройственность сия.Но все пройдет.
Им нечему учиться у невзгод,Они и так всегда и всюду правы,Опасливы и либерально-здравы —Ведь это пастор, доктор и судья, —Что им любовь? Что пенье соловья?Но все пройдет.
К цирюльнику они направят ход,А после в кабачке на сон грядущийПо рюмочке, по две — для чести пущейПропустят пастор, доктор и судья;Препятствия для них — галиматья.Но все пройдет.
Я так люблю, признаться, сих господ —Живые монументы, трое в черном,В холодном зимнем свете благотворном;Вещают пастор, доктор и судья,Что глуп поэт, и нету в нем чутья.Но все пройдет.
XЕНРИК МАРСМАН
Перевод Н. Мальцевой
Хенрик Марсман (1899–1940). — Поэт, ведущий представитель нидерландского экспрессионизма. Первый поэтический сборник («Стихи») выпустил в 1923 г. Много путешествовал по странам Европы, долго жил в Южной Франции. Погиб в самом начале гитлеровской оккупации Нидерландов (пароход, на котором он направлялся в Англию, был торпедирован немецкой подводной лодкой).
ВОСПОМИНАНИЕ О ГОЛЛАНДИИ
Голландию вспоминая,на беспредельных равнинахвгоку свободные реки,на горизонте вдалиредкие тополяв полях пустынныхмашут плюмажамиу края бескрайней земли,утонули усадьбыв могущественных просторах,колокольни, рощи, деревниразбрелись по травам,рассеялись,отразившись в озерах,церкви и вязыв союзе величавом,низко висят небеса,в тумане млечноммедленно гаснет солнцеи первый блеск звезды,здесь в любой сторонеслушают и боятсяс горем ее извечнымизвечный голос воды.
ПЕЙЗАЖ
На лугу пасутсязвери мирные;по сверкающим озерамцапли важные вышагивают;выпи в топях;поймой луговойв просторы чистыескачут лошади рысистые,вьются их хвосты волнистыенад волнистою травой.
МАРТИНЮС НЕЙХОФ
Перевод Е. Витковского
Мартинюс Нейхоф (1894–1953). — Поэт, драматург. Первый сборник стихотворений, «Странник», издал в 1916 г. Нейхоф — один из лучших нидерландских мастеров сонета (вообще очень популярного в голландской поэзии с конца XVI в.). Много занимался переводами английской драматургии (Шекспир). Имя Нейхофа носит литературная премия для зарубежных популяризаторов нидерландской литературы.
К НЕЗАПАМЯТНОМУ
Служанка чашу держит на весу,сливая кровь овцы, убитой днем.Хозяйка вяжет. Мясо над огнемшипит, роняя красную росу.
Мерцает зеркало в углу своем.Волчица воет далеко в лесу.Мой праотец в двенадцатом часув мешке волчонка принесет живьем.
Одно мгновенье медлим — я и он,проникнуты домашней тишиной,что обступает нас со всех сторон —
и пахнет мясом, струганой сосной,и мимолетным счастьем озарендом на поляне в гущине лесной.
ПРАЗДНИК ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ
Июньский вечер засветил огнии озарил зеркальные озера.Наш столик посреди лужайки скоросовсем потонет в лиственной тени.
Стихи в душе — замена разговора.Мы допиваем чай, и мы одни.О хрупкая печаль, повремени,не привноси в гармонию раздора.
За озером уже бренчат гитары,и весла мерно бьют по водной глади;целуются мечтательные пары,
бредя туда, куда ведет дорожка, —нет, не любви — красивой позы ради,и ради чувства — но совсем немножко.
ТУПИК