Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Верно, верно! — поддержали присутствующие и даже те, которым было стыдно поднять голову, и те, кто честно выполнял свой долг, как, например, Чири Боршош, гордо поглядывавший вокруг: ну, я же вам говорил!
— Что же касается Чапо, — продолжал Габор Киш, — тут последнее слово скажем не мы. Дело будет обсуждаться на правлении кооператива и в партийной ячейке. И только на общем собрании будет вынесено окончательное решение, где все можно будет записать в протокол. Но ничто не мешает нам потребовать, чтобы ноги Чапо здесь больше не было. Пусть сидит и ждет решения кооператива и партии.
Кто-то прервал речь Габора:
— А кто же будет председателем? Кто будет теперь подавать снопы в машину? И кто оплатит убытки?
В ответ раздались общие возгласы:
— Председателем выберем Габора Киша!
И даже девушки, которые обычно в таких случаях не подавали голоса, а только с обычным женским любопытством прислушивались и приглядывались ко всему, что потом можно было бы рассказать дома, в деревне, даже они поддержали:
— Дядя Габор! Вот кто нам подходит!
Вместо Чапо на молотилку договорились поставить Лайоша Боршоша, но о втором подавальщике пришлось призадуматься. Никто не знал, кого предложить. Старик Тот сказал:
— Назначим туда кого-нибудь из молодежи. Это дело для них, пускай учатся! Мы, старики, свое отработали, глядим в другой мир, с нас уже многого не спросишь. Я думаю о молодом Варге. Если им заняться, будет толк.
На том и порешили. Но Габор еще раз попросил слова.
— Ладно, люди. Я согласен принять на себя полномочия, но только временно, ведь неизвестно, что постановит общее собрание кооператива. Но, пока суд да дело, я попрошу членов кооператива прислушиваться друг к другу и исправлять свои ошибки. Вот я гляжу, некоторые уже собираются провести дома воскресный день, как бывало при поденщине, когда только одних господ беспокоила судьба урожая. Нам нельзя бросать ток в таком состоянии до понедельника: вдруг опять пойдет дождь, сырая пшеница прорастет в мешках. Сегодня, пока солнышко, да и ветерок тоже веет, надо сейчас же браться за дело: снять брезенты с машины, со скирд и расстелить на солнце. Промокшие снопы поставить, разбросанную солому переворошить, пусть ветерок сушит. Снимем и верхушку промокшей скирды до сухого, потом позавтракаем, а там подтащим подводы, просохнут брезенты, и мы высыплем на них зерно и высушим. Все, кто на соломе и полове, пусть плетут веревки, их должно быть вдвое больше, чем прежде. Солома хорошо намокла, из нее выйдет крепкая бечева. Если снопы высохнут, а обмолот еще нельзя будет начать из-за лужи, что под машиной, мы плотно уложим скирду и покроем ее. До понедельника земля впитает воду, и тогда продолжим молотьбу. Ну как, за работу, товарищи?
Чувство раздражения и неуверенности, не покидавшее людей с самого начала полевых работ, как рукой сняло. Приободренные и довольные, все охотно взялись за дело. Девушки, смеясь и подталкивая друг друга, помчались было к стогу половы, сверкая до блеска отмытыми икрами. Но Габор Киш вдруг о чем-то вспомнил:
— Подождите, люди, еще не все!
Многие остановились, но никто не повернул назад, и Габору пришлось напрячь голос:
— Мы не решили, как быть с Михаем Шошем. Я бы предложил поставить дядю Михая укладчиком соломы, а Берти Ковач — парень он молодой — пусть поработает у скирды на месте Лайоша Боршоша.
— Правильно, правильно! — поддержали его все, расходясь по своим местам. Но Габор Киш спросил Шоша:
— Ну, а что вы на это скажете, дядя Михай?
В ответ дядя Михай лишь утвердительно кивнул головой, ибо сказать он не мог ни слова, у него сжалось сердце и комок подступил к горлу. Это хоть и почетная отставка с поста председателя, но все-таки тяжкое событие в жизни старого, много испытавшего человека, которого знает чуть не вся деревня.
Чири Боршош и Имре Варга снимали брезент с машины, громко покрикивая: берегись, не то хлынет вода за шиворот!
Девушки весело вили веревки; для них это и работа, и забава, и соревнование — кто быстрее скрутит, у кого длиннее выйдет, у кого оборвется, у кого нет.
Сидя на весах, Габор Киш принимал у Михая Шоша записи и мешки; тракторист обтирал машину, чтобы не ржавела, а скирдовальщики возились с большим, тяжелым брезентом, в складках которого собралось много воды. Надо было действовать осторожно, чтобы не намочить хлеб. И они тихонько и дружно тянули брезент, покрикивая: «Эх, раз! Эх, два!»
Летнее солнце уже с утра набирает силу; с востока, куда ушел дождь, то и дело налетает свежий ветерок, казалось, он медленно расправляет крылья. На току кипит работа, а оттуда, где девушки плетут веревки, доносится звонкая песня:
Не признаем чинов и рангов,
гербов, помещиков, корон…
1950
Перевод В. Байкова.
Стойкость
Габор Барна жил на хуторе, принадлежавшем семейству Бачо-Келеменов, давным-давно, с тех самых пор, как помнил себя. Когда поместье старого Чатари пошло с молотка, старший овчар Андраш Бачо-Келемен, пасший стадо местной епархии, приобрел этот хутор, а заодно с ним и батрачившего там отца Габора. В те годы батраков на хуторе жило мало — добрую половину земли занимал выгон для овец да заболоченный луг. Но прошло время, луг изрезали каналами, воду отвели, и на осушенном болоте стали
