Избранное - Петер Вереш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михай Шош все еще сражался с мешками — маленькую рогожку, которой он хотел их накрыть, уволок ветер вслед за соломой, и теперь Михай, таская их в одиночку, пытался завалить мешки с зерном вымокшими снопами, ибо возчики отправились было в путь, чтобы пробиться к шоссе, но напрасно. Не проехали они и двух сотен шагов, как пришлось остановиться — лошади отказывались идти против дождя с градом, частым, но, к счастью, не очень крупным. Колеса скользили, копыта лошадей тоже, ведь летом для полевых дорог их не подковывают. Ничем не прикрытые мешки с зерном насквозь промокли; что скажут те, кто получит сырую пшеницу?
Все эти мучительные мысли смутно проносились в сознании Михая Шоша, и, пытаясь спасти хоть что-нибудь, он продолжал забрасывать мешки снопами, которые тут же сдувало ветром.
Частый дождь пополам с градом сек землю, стерня и трава дымились, постепенно собирались лужи.
Наконец Кишу удалось привязать полотнище к передку машины, но в тот же момент его снова сорвало сзади, и зубья соломотряса прополосовали брезент в лохмотья. Пришлось прикрутить проволокой, а потом бежать к стогу, на выручку к Боршошу; он все еще боролся с ветром, тщетно пытаясь укрепить брезент на скирде. Но вот подоспел тракторист, за ним те, кто работали на молотилке; остальные исчезли, попрятались кто куда. Помощники Киша вилами прикалывали углы брезента к земле и валили на него мокрые снопы, а тракторист клал сверху еще тяжелые запчасти от машины.
Тьма непроглядная, время от времени лишь вспыхивает молния. Люди укрылись под стогами и скирдами, а когда ветер и дождь меняли направление, перебирались с одной стороны на другую. Девушки попрятались под молотилкой у отверстия соломотряса, но ливень быстро превратил пыль в грязь, и холодная вода доходила им до щиколоток, — вот когда выяснилось, что Михай Шош перекосил стог.
Наконец все до одного разбрелись по укрытиям. Киш тоже ушел к шалашу за своей вымокшей до шерстинки торбой и бекешей. Бродя в темноте по разоренному стану, он вдруг обо что-то споткнулся. Вспыхнула молния, Габор вгляделся. Что это? Мешок, почти до половины наполненный зерном, на том месте, где обычно спит Банди Чапо. Ветер развеял солому, но торба и мешок остались лежать на земле. Вероятно, буря помешала Чапо незаметно передать мешок сыновьям, которые возят кооперативный хлеб. Они приезжают, как правило, на рассвете, к утренней погрузке, и, по-видимому, к этому-то времени Банди Чапо и готовит им мешочек украденной из-под молотилки пшеницы, который они прячут в повозку, туда, где лежат торбы с кормом для лошадей.
Но вот и сам Чапо идет за своей торбой, а вместе с ним Чири Боршош и тракторист, немного растерянный — ему отроду не приходилось переживать этакую непогоду.
Вокруг темно, дождь хлещет как из ведра. Промокший до нитки Киш накидывает на себя мокрое пальто и одеяло поверх рабочей синей блузы. У него зуб на зуб не попадает, он с удовольствием зарылся бы в стог или спрятался под брезент, но все-таки решает подождать Чапо.
— Банди, что это? — спрашивает он.
Чапо прикидывается непонимающим, хотя сразу смекнул, в чем дело.
— А что случилось? — Он пытается скрыть свой испуг.
— Взгляни-ка на этот мешок, он до половины полон пшеницей, — говорит Габор Киш. Его голос спокоен, в глубине души он даже рад, что наконец поймал этого ловкого вора. Наконец-то ветер, разворошив солому, на которой спал Банди, раскрыл его подлую душонку.
У Чапо все еще недоуменный вид, но Габора это мало заботит, он поворачивается и идет искать для себя убежище. У него есть и свидетели — Чири Боршош злорадно посмеивается, тракторист тоже понимает, о каком мешке идет речь.
— Оставь мешок здесь до утра, все равно он промок, — теперь уже твердо говорит Киш. — Завтра поговорим.
Все ищут, где бы укрыться до утра. Кто зарывается в солому, кто под скирду, куда не залетают брызги дождя (но вода все-таки забралась!), кто прячется под брезентом, куда дождь не достает, хоть снопы и влажные. Одни дрожат, другие покрываются испариной, в зависимости от того, кто где нашел себе пристанище.
Когда гроза немного утихла, возчики выпрягли лошадей и, оставив подводы с зерном под открытым небом, угнали их на ближайший хутор. Михай Шош пристроился возле штабеля мешков, позади молотилки; ночь у него вышла невеселая — со снопов, уложенных поверх мешков, ему за шиворот все время капала вода. Дождь шел всю ночь, до самого рассвета. То затихал на некоторое время, то начинал барабанить с новой силой, опять грохотал гром, и сверкали молнии. На заре дождь стал постепенно утихать, затем, словно прощаясь с этим краем, проморосил еще немного и прекратился. Когда встало солнце, по небу плыли последние одинокие тучки.
* * *
Из-за далекого, словно умытого, горизонта, показалось солнце и осветило разбросанный бурей ток и людей, которые, отряхиваясь, как мокрые курицы, вылезали из своих убежищ. Поля вокруг носили еще следы урагана, солома была разметана, полова развеяна, отдельные снопы отброшены на сто — двести шагов от скирд, жнивье и земля кругом тока раскисли, как дрожжи. Фокстерьер тракториста и черный пес объездчика лакомились полевыми мышами и хомяками, утонувшими в своих норках, неподалеку от тока на лугу обсыхали суслики. Прежде чем покинуть норы, они сначала высовывали шустрые мордочки, а потом, осмотревшись, один за другим выводили на солнышко своих детенышей, выкормленных уже на новой пшенице.
Невдалеке, у самой дороги, стояли подводы с зерном. Намокшие мешки почернели, а в дорожных колеях, насколько хватал глаз, посверкивала вода.
Получалось, что и для тока Михай Шош подобрал неподходящее низкое место — под стогами, молотилкой и трактором образовались лужи, и девушки под нежаркими еще лучами солнца мыли в них ноги.
Люди сушились на солнце. Наносив сухой соломы из-под стогов, они развели огонь и над ним наскоро высушивали легкую одежду, а более плотную отжимали — остальное сделает солнце.
Неплохо бы наведаться домой, сегодня как-никак суббота, да и молотить все равно нельзя. Машина стоит в воде, и стога вымокли насквозь. Кое-кто — раньше всех, конечно, девушки — собирает свои пожитки и, увязав их, готовится в путь.
Но, оказывается, не все так просто. Уйти с поля, когда кому вздумается, нельзя, тем более, того и гляди, снова
