О любви и не только - Валерий Михайлович Федулов

Усний іспит став ще гіршим для мене. Квиток, який я витягнув, складався з чотирьох питань, і першим стояло про творчість Івана Франка, яку я добре знав. Навіть декілька разів ходив до його музею, що був розташований неподалік дитячої залізниці, де я працював до сьомого класу. Отже, я почав з натхненням відповідати на перше питання, але викладач перервав мою натхненну розповідь, сказавши: «Цього питання Ви не знаєте, переходьте до наступного» «Так? – запитав я.– Тоді мені з Вами нема про що говорити!» Взяв квиток екзаменаційний і пішов за своїми документами. На другий день сів на поїзд і поїхав у Ленінград: прийшов лист, що там приймають в університет на філологічний факультет без обов’язкового стажу.

Ленинград встретил меня хорошей солнечной погодой, а не дождём, как поётся во многих песнях про этот чудесный город. Я поселился у знакомой жены брата в маленькой комнатке большой коммунальной квартиры недалеко от Невского проспекта. Но ни его красота, ни великолепие Зимнего дворца, ни блеск шпилей Адмиралтейства и Петропавловской крепости не отвлекали меня от главного, ради чего я приехал – экзаменов.

Первый из них, конечно, сочинение, я писал его, сидя в главном корпусе ЛГУ на Университетской набережной у раскрытого окна с видом на Неву и Медного всадника – памятника Петру Первому на другом берегу. Повезло с темой: «Образы молодых героев в советской литературе». Я, конечно, сделал упор на молодогвардейцев, добавив кое-кого из других произведений, и получил четыре балла. Такую же оценку дали и за устный по литературе, и, как ни странно, экзамен по немецкому языку. Я хорошо прочитал текст и блестяще перевёл его, хотя мне сказали, что перевод вольный, но литературный. А на вопросы отвечал, путая немецкий с венгерским, чем озадачил экзаменаторов.

Но вот история меня подкузьмила: я бойко отвечал на первые вопросы, а последний – о всем известном восстании Пугачёва, почему-то ввёл меня в ступор. Я не смог назвать характер восстания, его движущую силу и даже вспомнить соратников предводителя ! В результате – три, я не дотягивал до проходного балла. Но всё же в список поступивших попал, хотя был в числе последних. Сразу послал радостную весть домой, купил билет на завтра и перед отъездом зашёл в деканат за справкой о приёме. А там меня огорошили: пришла разнарядка на пятерых абитуриентов из народов Севера, и пять человек из списка пришлось убрать, в их числе и меня. Так я покинул Ленинград, не полюбовавшись на достопримечательности и впопыхах забыв выключить газ в плите на общей кухне, где на верёвке сушились мои постиранные носки…

Львов вернул меня к реальной жизни – надо было искать работу и зарабатывать стаж. С ним я мог бы сдавать хоть все экзамены на тройки: проходной балл для «трудовиков» был меньше, ведь знания, приобретённые в школе, с годами «выветриваются»!

На работу меня устроили по «блату» – знакомству: в трёхэтажном особняке по улице Байкальской на Погулянке кроме брата с женой Инной Малышевой, её сестры с мужем Борисом Теменевым и дочкой Катей проживали ещё жильцы. Одна из семей была очень дружна с молодыми – это Николай Васильевич и Марта Алексеевна Колонские и их взрослая дочь Даша, которая была тайно влюблена в Лёву. Так вот, Николай Васильевич, который работал референтом директора Львовского завода автопогрузчиков, кстати, единственного предприятия подобного рода в Советском Союзе, и устроил меня учеником слесаря в экспериментальный цех.

Завод занимал огромную территорию между двух улиц на окраине Львова и выпускал с конвейера автопогрузчики для всего Союза. В нашем же цехе собирали вручную погрузчики на экспорт, в основном в арабские и африканские страны: ставили кабинки, покрашенные в жёлто-оранжевые цвета, и различные прибамбасы в виде мягких сидений, гидравлического руля и удобных ручек управления. А на советских погрузчиках водитель работал под открытым небом и в дождь, и в снег и в мороз. Но зато они не ломались и были надёжными в любую погоду! Сборка экспорта проводилась в большом цехе несколькими рабочими, женщины занимались покраской кабин, правда, в отдельном боксе, но едкий запах проникал повсюду, вот почему я с тех пор ненавижу оранжевые апельсины.

Нашу родительскую квартиру брат сдавал рыночным торговцам с Кавказа, и она всегда была заставлена ящиками с экзотическими фруктами, от одного вида которых меня воротило. Поэтому я жил у Лёвы на Погулянке, и до какого-то времени это всех устраивало. Я вставал в пять утра, наскоро съедал приготовленный с вечера Инной завтрак и мчал вниз по улице на конечную остановку трамвая номер семь. Ехал с полчаса, досыпая на заднем сиденьи, через весь город почти до другого конца маршрута. Хорошо, что наш цех находился рядом с проходной завода и я, проскочив её за пару минут до семи – начала смены, мог расслабиться.

На работе мне доверили «ответственный» участок: очищать от ржавчины, заусениц и грязи различные железяки, подготовленные к покраске. Работал рашпилем, зубилом и даже кувалдой, но чаще всего наждачкой и вручную. Меня как ученика отпускали после обеда, но эта «лафа» продлилась недолго, мне без всяких проволочек дали шестой разряд. Я стал получать на шесть рублей больше и смог «обмыть» посвящение в рабочие, купив выпивку и закуску на всех членов бригады. Пришлось трудиться полный рабочий день, выходить во вторую смену и даже в ночную. В первый же выход я опозорился: ближе к полуночи забился в радевалку и там на куче тряпья и телогреек заснул. Меня нашли только утром и послали выспаться днём, чтобы не спать на работе.

Постепенно всё «устаканилось», я привык к сменам и освоился с физическим трудом, иногда даже получая похвалу от работяг, которые прозвали меня «энтелегентом». Конечно, я уставал и после работы уезжал в промасленной спецовке. не переодеваясь, хотя у нас был душ и у каждого свой шкафчик. В трамвае меня сторонились, а брат спрашивал: «Ты где работаешь, в экспериментальном цехе или в кочегарке?»

В цехе я познакомился со своим будущим другом и единомышленником Эдиком Верток, который как и я зарабатывал стаж для поступления в вуз. Правда, он устроился на «лёгкий труд»: в его распоряжении была механическая пила по металлу, ему подвозили трубы, балки, уголки, которые надо было распилить согласно размерам. Эдик только следил, чтобы ножовочное полотно не перегревалось, поливая его жидким раствором. А я потом зачищал распиленные куски металла от заусениц, и увидев, как я усердствую, он взялся мне помогать. Мать Эдика когда-то снималась в кино, отец как-то работал на Одесской киностудии, он