Непосредственный человек - Ричард Руссо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты собираешься объяснить мне, откуда у нее фонарь под глазом? — напомнил я, пока наш разговор не сделался чересчур философским.
— Она вам не рассказывала?
— В пятницу она сказала, что ты ее толкнул, — сказал я. — Сегодня утром намекнула: возможно, за этим стоит что-то еще.
Я не уклонился от истины, однако и не был слишком уж точен. На самом деле нынче утром Джули ничего не сообщала мне и ни на что не намекала. Она общалась с моим автоответчиком, а я стоял в оцепенении и слушал.
Рассел кивнул, поднялся, перегнулся через перила веранды, уставился в темноту — уж не знаю, что он там видел. Ветер переменился, и я снова почуял присутствие волков. Я ждал, что Рассел заговорит, но он вдруг содрогнулся всем телом, и его вырвало на землю, за перила. Оккам пробудился, торопливо вскочил, подошел посмотреть, в чем дело, потом выжидательно поглядел на меня. Люди относятся к регургитации не так просто, как животные, и я хотел бы объяснить это Оккаму. Я бы хотел пояснить моему псу, что мы, естественно, сочувствуем тому, с кем приключилась такая неприятность, однако предпочитаем ограничить личное участие в этом процессе. Я постарался вложить все эти смыслы в многозначительный взгляд, но Оккаму это, очевидно, пришлось не по душе. Он считает нужным что-то делать, и если сообразит, что именно, угроза изгваздать лапы его не остановит. Он же всегда может вылизать их насухо. Испачкать лапы — такая мелочь, когда надо помочь страдальцу. Пес смотрел на меня с недоумением — мол, что ж это ты? Между прочим, я только что принял душ. И все же Оккам был прав: что-то предпринять нужно. Я сходил в дом, нашел бумажные полотенца и вернулся с ними, когда угроза миновала. Рассел все еще стоял у перил, но тело его больше не содрогалось. Я протянул ему салфетки, и он принял с благодарностью.
— Я вас предупреждал, что меня чуть что тошнит, — пробормотал он. — Весь день подступало. Наверное, заболеваю.
Он рухнул в свое кресло. Оккам понюхал бумажные полотенца. Непременно хотел досконально разобраться во всех аспектах этого происшествия.
— Что там внизу? — спросил Рассел, махнув рукой в сторону того места, где приземлилось содержимое его желудка. Я не включал наружный свет, а потому за пределами веранды, куда попадал свет из кухни, было темно хоть глаз выколи.
— Об этом не беспокойся, — сказал я.
Чистым бумажным полотенцем Рассел утер лоб.
— Получше стало, — признался он.
— Еще бы.
Он глянул на меня, слегка улыбнулся:
— За последний час мы опозорились друг у друга на глазах дальше некуда.
— Так начинается мужская дружба.
— Сработало. — Он пожал плечами.
Забавно и трогательно, что Рассел так сказал, и я действительно был тронут, хотя эмоция несколько смазывалась тем, что у меня тоже сильный рвотный рефлекс.
— Спасибо, что не пробил головой потолок от всего этого, Хэнк. В выходные я думал, ты, наверное, захочешь меня убить. Потому и решился встретиться с тобой. Выяснить, как обстоят дела.
— Свирепые мысли посещали меня, — подтвердил я.
Теперь, когда у нас завязалась мужская дружба, я не желал оставить зятя при убеждении, будто я не способен на праведный гнев, будто мою дочь можно толкать безнаказанно лишь потому, что ее отец преподает литературу и теоретически пацифист. Не то чтобы я действительно верил, что Рассел поколачивает Джули. И все же какая-то чертова неприятность приключилась, и, по-видимому, Рассел собирался рассказать мне, как это вышло. Другой вопрос, скажет ли он мне правду и смогу ли я распознать правду, если ее услышу. Но одно я знал наверняка: правду Рассел готовился мне сказать или ложь, давалось ему это нелегко. Никак не может приступить, почесывает Оккама за ухом, у зверюги от удовольствия аж лапы подогнулись.
— Она привезла домой кресло, — заговорил наконец Рассел. Его слова были едва слышны в темноте, и мне вновь померещились волки в лесу за домом. — Для гостиной. Как будто мы можем себе позволить принимать гостей. И давай расписывать, какая это выгодная покупка, полная распродажа, магазин обанкротился. Скидка шестьдесят процентов. Всего триста долларов.
Он перестал чесать Оккама и потер собственные виски большим и указательным пальцами левой руки. В правой руке он сжимал скомканные бумажные полотенца. Я догадывался, что он хотел бы швырнуть их за перила, но не решался.
— Сама идея покупать барахло на распродаже из-за банкротства… — заговорил он снова, оборвал себя на полуслове и горько рассмеялся. — Вы же представления не имеете, как у нас плохо с деньгами, Хэнк! — Он покачал головой в полном отчаянии. — Вообще-то надо же такую глупость сморозить — когда мы столько одолжили у вас.
Я кивнул, соглашаясь с чем-то, сам не очень понимая с чем.
— Сколько мы вам одолжили? — с искренним любопытством спросил я.
— Слишком много, — ответил Рассел, оставив меня во тьме, где мне, как сказала бы Лили, если бы присутствовала при этом разговоре, самое место. — Ну, в общем, что-то во мне перемкнуло, — продолжал он, глядя на верхушки деревьев.
Темнота сгустилась настолько, что деревья уже сливались с небом.
— Я посмотрел на нее и на это кресло и в этот момент я возненавидел ее, Хэнк. Мне очень стыдно, только в ту минуту так оно и было. В последнее время я все больше злился на себя, потому что не работал, а она работала, но в ту минуту я ненавидел ее больше, чем себя, и, господи, это было приятно, так ненавидеть ее, это выражение на ее лице, когда она притащила в дом кресло!
Он упомянул лицо Джули, но не ее глаз, и за это я был ему благодарен. Я знал это выражение на ее лице, знал, как тот старый шрам оттягивает половину ее лица вниз, словно она перенесла инсульт. С этим Джули ничего поделать не может, вот Рассел и не стал об этом говорить. Слишком деликатен, чтобы касаться таких подробностей в разговоре с тестем, хотя именно это — символ и смысл того, что он пытается мне объяснить. Он хочет, чтобы я понял, как в определенных обстоятельствах любимый человек становится уродливым и омерзительным.
— В общем, я почувствовал, что не могу оставаться под одной крышей с этим креслом. Звучит глупо, но в этом я был совершенно уверен. — Он хохотнул — так посмеивается
