Прелюдия: Империя - Юрий Ижевчанин

На краю сундука лежало бесформенное платье из холстины. Ангтун покорно надела его. Эссу все больше раздражала эта покорность и скромно опущенные глаза. Она отвела Ангтун и показала ей комнаты учеников и подмастерий, которые рабыня должна была убирать, и заодно приказала ей в случае, если у кого-то из подмастерий появится потребность в женщине, удовлетворять ее. Ангтун опять скромно опустила глаза и покорно сказала:

— Если мой господин мне прикажет, я, конечно же, это сделаю.

Такой ответ взбесил Эссу. Рабыня ясно дала знать, что госпожа вышла за пределы полномочий, которые передал ей муж. Она хотела было приказать выпороть Ангтун, но это было бы в противоречии с образом гуманной и доброй хозяйки, которая наказывает лишь в крайних случаях. Да и пахло это вмешательством в приговор Имперского Суда. Поэтому у Эссы появился хитрый план.

— Я посмотрела твои хитоны. Они из хорошей ткани, но не подходят по виду для нашего дома. Поскольку нельзя их кому-то отдавать после позорной рабыни, хоть с тебя и снято проклятие неприкасаемости, я велю их перешить для тебя. Так что тебе в дерюжке ходить не придется.

— Ты очень добра ко мне, госпожа, — ответила Ангтун. — Я еще не заслужила такой доброты.

— Ну так постарайся заслужить! И верную службу я всегда буду вознаграждать, — с ласковой улыбкой сказала Эсса.

После этого, отдав распоряжение срезать с хитонов цветные полосы и подшить их по длине как у рабынь гетеры в коротких хитонах (у Киссы тоже была пара таких рабынь, и Эсса их видела, когда заходила в гости к подруге), Эсса уселась за классические книги, в которые она почти не глядела после смерти матери. К вечеру у нее заболела голова от усилий расшифровать запомнившиеся ей диалоги знатных особ, но кое-как понять удалось едва лишь пятую часть. А муж весь день был то в мастерской, то в городском совете, то в цеху, то на плацу городского ополчения, и вернулся лишь когда стемнело, весь измотанный. Его даже было жалко. Эсса приласкала его и очень обрадовалась, когда он прижался к ее груди, как будто ища защиты. Она расплакалась и сама бросилась ему на грудь.

— Мой любимый и единственный муж! Мы ведь созданы друг для друга. Когда я выкормлю этого ребенка, мы сразу сделаем еще! Мне хочется, чтобы у нас было много детей. И я тебя больше никуда не отпущу.

— Милая жена, — ласково ответил Тор. — Мужчине порою необходимо отправляться туда, где жене не место. Например, на войну. А детей я тоже очень хочу, и ты у меня самая лучшая.

— Давай сегодня спать вместе. Я хочу пригреться у тебя на груди, — тихо сказала Эсса. Тор ласково и глубоко поцеловал ее. И Эсса вдруг почувствовала, что ей становится на душе намного легче, как будто с души упала тяжесть. Она ласково обняла мужа и опять заплакала.

— Что с тобой?

— Так хорошо! А я боялась, что потеряла тебя.

А Тору было не очень хорошо. Поцеловав жену от всей души, он почувствовал, что через благословение поцелуя забрал у нее ее тяжелые чувства и мысли, и теперь должен победить их сам. Поэтому он сказал, что перед сном должен еще помолиться, и провел в часовенке целый час. Эсса думала, что он кается в своих прегрешениях во время жизни в столице, и терпеливо дождалась его. В темноте она включила свое видение ауры и поразилась. У Тора была раньше сильная серебристая аура. Теперь она стала ярче, отливала золотистым оттенком, а главное, стала во много раз сильнее.

— Как изменилась твоя аура! — прошептала Эсса.

— Я же был благословлен великим благословением, а потом пережил двойную тантру, которая выжгла из меня остатки свинства, — прошептал Тор.

Эсса подумала, что Толтисса выполнила свою роль очищения души ее мужа, и хорошо, что она осталась в прошлом. Теперь уже ей не было так обидно: муж вернулся более сильным и более чистым. И она спокойно уснула, прижавшись к его груди не как любовница, а как жена, ищущая защиты и духовного тепла своего мужа, а не физической близости. Тор некоторое время гладил ее волосы, и наконец уснул сам.

Утром Тор ощутил, что он еще не полностью поборол взятые на себя страсти и вынужден был еще полтора часа помолиться. Жена с удовольствием отмечала возросшее благочестие мужа, и с каким-то наслаждением время от времени ныряла в его очищающую ауру. А Тор, когда молился, заодно подумал о коварном даре Патриарха: он разрешил Тора от греха прелюбодеяния, зная, что теперь Тор сам себя накажет гораздо больше церкви, если поддастся скотству. Тор вздрогнул, когда представил себе последствия хотя бы поцелуя с порочной женщиной. Да, если бы Эсса знала, какая жестокая защита от обычных мужских слабостей сейчас у него стоит… Но ей рассказывать об этом не стоит. Но почему же защита не работала, когда он соединялся с Ангтун? Ведь та не безгрешна, хоть и кается изо всей силы. Может быть, как раз в этом и дело. Рабыня знает, что грешна, и кается от всей души, а Эсса лишь слышала о том, что она грешна, и молится лишь формально, внутри души считая себя вполне добродетельной.

Ангтун нашла у себя вместо скромного холстинного платья свои хитоны, но без цветных лент, и укороченные так, что они в вертикальном положении едва прикрывали срам. А ведь ей придется в них нагибаться, когда она моет пол и убирает комнаты подмастерьев… Осталось лишь молиться, чтобы никто из них не соблазнился…

Эсса же невзначай сказала собравшимся подмастерьям, что она разрешает им пользоваться объятиями новой рабыни, если, конечно, все будет по доброму согласию. Когда Ангтун появилась среди мужчин, они начали грубо ухаживать за ней, а она, в контрасте со своим нескромным одеянием, скромно опускала глаза и говорила лишь: "Если мой господин прикажет, то я обниму тебя. А без приказа нет. Я верная рабыня." В конце концов старший подмастерье Ун Линноган, который видел Ангтун еще в ее "прошлой жизни" как легкомысленную, пустую и злобствующую дамочку в Колинстринне, поразившись переменам в ней, спросил:

— Одежда вроде бы у тебя такая, которая подобала бы гулящей даме больше, чем их обычные наряды. Но ты стала совсем другой. Почему?

— Той дамы больше нет. Ее посадили на кол в имперской столице. А я родилась в этот момент заново, но унаследовала все грехи той ничтожной развратницы, ее настоящее имя и проклятие, которое она заработала. Я каюсь в ее грехах и в тех, которые я по слабости и глупости своей допускаю уже в новой жизни. Мне уже удалось смыть проклятие неприкасаемости. А все остальное я смогу смыть лишь всей своей жизнью. И я молю Победителей, чтобы они помогли мне на этом пути.

Подмастерья и ученики слушали такую проповедь от легкомысленно одетой, молодой и очень симпатичной женщины, разинув рты. Никто такого не ожидал.