Цветок камнеломки - Александр Викторович Шуваев

– Этого мало дорогой, – ласково проговорил Орест Осокорь, чернявый, как еврей, зоологический антисемит родом из-под Черновцов, сын и внук бандеровцев, имевший базой Бугуруслан, – совсем мало. Хуже, – это просто-напросто не то, и ты это знаешь. Все это у нас у самих есть, не меньше твоего, – вот только дела этим никак не поправишь.

– Не знаю. Чего ж теперь делать, если уж так получилось? Назад-то не вернешь.

– Так ведь, мил человек, – подключился к разговору Шар, доставленный на толковище прямо с зоны, где он досиживал свой плевый срок по невнятной, неочевидной, нелепой статье, поскольку статьи нужной законодательством просто не предусматривалось, – и голову назад не пришьешь. Ежели ее, к примеру, оторвать.

Если захотят, то оторвут, это он отлично осознавал. Это – не дележка какая-нибудь, не столкновение интересов с одной-двумя группами, когда всех членов "семьи" можно попросту мобилизовать, а уж дальше – на войне, как на войне, и его шансы на своей территории выглядели бы явно предпочтительными: он был неправ, он провинился перед всеми, в том числе и перед своими, так что свои если и вступятся, то не все и без усердия, зато воевать придется со всем Западом, со всем Уралом и с частью сибирских семей. Но марку следовало держать во всяком случае.

– Ну, – оторвете. – Поморщился он. – Легче станет?

– А мы, Саня, легких путей не ищем. Просто порядок такой. Чтоб, значит, другим неповадно было, мы не только тебя, мы всю твою семью. Детушек малых. Да вот только и корысть с того не велика. Ты пойми: хотели б тебя на нож поставить, так без разговоров поставили бы, нет проблем, – только чего потом возьмешь с покойника?

– Да я, будьте уверены, – что угодно. Вот только ума не приложу, что тут можно поделать-то?

– А – что хотите. – Строго сказал доктор физико-математических наук Боков, профессор кафедры материаловедения КАИ. – Раньше надо было ум прикладывать. Сами знаете, – мы тогда получили канал, откровенно говоря, по чистой случайности, которая больше не повторится. Это ж теперь все восточней Тюмени отрезано!

– Да откуда я вам канал-то возьму? Рожу, что ли?

– Да нам-то что? Хочешь – рожай, хочешь – сам лети и вставляй вручную!

Лицо провинившегося внезапно приобрело отрешенно-задумчивое выражение.

– Л-ладно, – сказал он, наконец, – будет вам канал! Десяток будет! Больше, надеюсь, – ничего? Никаких дополнительных требований? Пожеланий? Дружеских напутствий?

– А ты б не выделывался! Не такое у тебя положение, чтоб представления тут устраивать!

– Эй, – внимательно глянул на него Богуслав Калиновский, белокурый, с холодными голубыми глазами, красавец-студент с пятого курса Политехнического, по совместительству руководивший Свердловской семьей "Черного Ромба", – ты чего это затеял-то? Ты чего удумал, недоумок сратый?!!

То ли благодаря более быстрой молодой реакции, то ли просто вследствие незаурядных врожденных способностей, он первым заподозрил что-то такое. Что-то до крайности попахивающее безумием и откровенной серой. Но истинной природы замысла, разумеется, не проник, не мог проникнуть за столь короткое время и он. Так что его эмоциональный выкрик был, по большей части, провокацией.

– А у меня есть выбор? – Угрюмо осведомился Воронин. – Вы мне его оставили? Со своими разговорами про малых детушек…

Безошибочный механизм в мозгу Калиновского немедленно пришел в движение: деятель определенно рассчитывает превратить поражение, крах, гибель, – в триумф, в их роде деятельности неизбежно связанный со значительными девидентами. Следовало, по крайней мере, учесть и эту возможность – и немедленно к ней примазаться, так, чтобы и не рисковать. Тем более, что попытка была беспроигрышной.

– Может, тебе помочь? Могу, к примеру, одолжить на месяцок Бабича. Или Шилова.

– Обойдусь. В этом деле твои кадры не потянут. Если кто и понадобится, то, разве что… Ладно, когда понадобится, тогда и определимся.

– А ты не гордись. Нам твой героический обсер не нужен, нам канал нужен.

– Я сказал с полной ответственностью: когда будет нужда, я обращусь к тем, в ком будет нужда. И ни к кому больше.

– Ответственный ты наш! – Прошипела Вера Михайловна, единственная дама среди собравшихся, в изящной шляпке, в нестерпимо-элегантном туалете и с идеально правильными чертами гладкого лица, как будто вовсе не имевшего возраста. – Скажи спасибо, – меня мужики остановили вовремя, а то я с тобой вовсе не собиралась разговаривать! И сейчас считаю, что – ни к чему все разговоры эти! Лай один пустопорожний! И на место на твое другие люди найдутся!

Собравшиеся – ощутимо напряглись при этих словах, насторожились, а человеку с менее крепкими нервами показалось бы, что в помещении прокатилось как бы сдержанное и почти неслышимое рычание. Все собравшиеся даже слишком хорошо знали страшный, первобытный нахрап Веры Михайловны, ее безжалостную хватку, ее манеру решать проблемы самыми простыми и радикальными мерами, – равно как и ее манеру округлять свои владения за счет других. Она сотнями вагонов отправляла картошку и овощи на восток и на север дальний, и сотнями вагонов везла рыбу, икру, крабов, чай, кофе и экзотический фруктаж с востока. "Внучки" вышли в орденоносцы и в руководители вновь построенных предприятий и транспортных участков, ну а она – получила свою долю цветных металлов и транспортных услуг. "Внучки" понастроили вдоль трассы города и поселки, посадили там на хозяйстве, по недостатку мужиков из своих, хватких бабенок, ну а она – имела любое количество продовольствия и дикорастущих. А главное – ей беспрекословно подчинялись крепкие хозяева, с ее помощью прочно осевшие подальше от начальства в бывших бесперспективных деревнях и на новых, дотоле пустовавших землях: в случае возникновения кризисных ситуаций эти действовали с обезоруживающей простотой и стремительностью, без церемоний и интеллигентских рефлексий, а главное – никогда, ни при каких обстоятельствах не выдавали чужакам – своих, даже тех, кого лично терпеть не могли и готовы были собственноручно убить. Так что с ними уже довольно давно не решались связываться даже последние отморозки, даже гар-рячие джыгыты с Кавказа. Сама того не желая, своим эмоциональным высказыванием она спасла его жизнь: слова ее были однозначно поняты, как намек на то, что она собирается наложить лапу на выморочное имущество, когда оно станет таковым после смерти Воронова. Как она поступает со