Земля надежды - Филиппа Грегори

Джон завершал процессию с двумя новыми мотыгами в руках. Он на секунду вспомнил резную статую своего отца на колонне винтовой лестницы в Хэтфилде. Статуя изображала человека, идущего в сад ради удовольствия, шляпа сдвинута набекрень, в руках — мотыжка, а из красиво изукрашенной вазы, зажатой у него под мышкой, изобильным потоком изливаются цветы и фрукты. Вся жизнь Джона была полна растениями, которые выращивали ради их красоты. Она была наполнена идеей сажать, мотыжить и полоть ради того, чтобы создавать отдохновение для глаз, источник радости. А теперь он работал для того, чтобы выжить.

Некое извращенное, противоречивое желание изгнало его из покойной, изобильной жизни его отца в страну, в которой вся его сила, все искусство уходили на то, чтобы просто выжить. Он бросил, оставил позади отцовское наследие, прекрасную радость работы. Он остановился и посмотрел на Хоберта, Сару и Франсиса, шедших по тропе к реке, чтобы сажать свой будущий урожай табака — маленькая процессия исполненных решимости людей, сажающих свою надежду в девственную землю.

Восемь ночей Джон оставался с Хобертами. Когда он уходил, поле перед домом было очищено от всех больших корней, а вся табачная рассада была высажена в землю и уже буйно разрослась. По его настоянию сбоку от дома они посадили огород, и там росли кукуруза, тыквы и бобы. Джон страстно хотел, чтобы между рядами посадили маракуйю, как это делают индейские женщины, чтобы в огороде у Хобертов были не только овощи, но и фрукты. Но они не брали в рот фрукты с тех пор, как повхатаны перестали торговать с ними, и даже не подумали сохранить семена.

— Я посмотрю, может, смогу принести вам семена.

На лице Сары мелькнул проблеск удовольствия.

— Украдите их, — сказала она.

Джон был искренне потрясен.

— Никогда бы не подумал, что вы не будете возражать против кражи.

— Взять у таких, как они, — это не кража, — твердо сказала она. — Разве я могу украсть кость из миски своей собаки? У них нет никаких прав на эту землю, она занята королем. Все на этой земле наше. Когда они кладут в рот мясо, они воруют его у нас. Эта земля — новая Англия, и все в ней принадлежит англичанам и англичанкам.

— Ты вернешься помочь с уборкой урожая? — спросил Хоберт.

Джон замялся.

— Если смогу, — сказал он. — Для меня непросто приходить и уходить.

— Тогда оставайтесь, — настаивала Сара. — Если они смотрят на вас с подозрением, тогда вы можете оказаться в опасности. Не возвращайтесь к ним.

— Дело не в них, — медленно сказал Джон. — Дело во мне. Для меня тяжело приходить и уходить, разрываться между этим миром и их миром.

— Тогда оставайтесь с нами, — просто сказала Сара. — На чердаке — ваша постель, когда созреет урожай, мы выплатим вашу долю. Мы пойдем и заново отстроим ваш дом, как и обещали, расчистим ваше поле. Вы снова станете нашим соседом, вместо того чтобы вести жизнь полукровки.

Джон с минуту помолчал.

— Не дави на него, — тихо сказал Хоберт жене и обратился к Джону: — Пойдем, я провожу тебя до реки.

Он снял мушкет с крючка за дверью и зажег фитиль от угольков в очаге.

— Я принесу какое-нибудь мясо, — сказал он, предупреждая протест жены, что работа в поле еще не закончена. — Я скоро вернусь.

Джон поклонился Саре, кивнул Франсису, и они пошли.

Хоберт шел рядом с Джоном, вместо того чтобы бежать следом за ним. Джону казалось странным, что человек идет рядом, что ему приходится замедлять свою походку до скорости, медленной, как у ребенка, странно слышать тот шум, который они производили, прокладывая через лес такую широкую тропу и ступая по ней так тяжело обутыми. Джон подумал, что они распугают всю дичь вокруг себя еще до того, как войдут в лес.

— Как охота? — поинтересовался Джон. — По весне олени уже вернулись в лес?

Хоберт покачал головой.

— Хуже, чем в прошлом году, — сказал он. — Все из-за дикарей. Они берут слишком много и загоняют животных все глубже и глубже в лес, надеясь, что голод заставит нас уйти.

Джон покачал головой, но не нашел в себе энергии возразить.

— В Джеймстауне есть новости из Англии, — сказал Хоберт. — Шотландцы перешли границу, они вступили в войну.

— Против короля? — спросил изумленный Джон.

— Против короля и, что еще важнее, на стороне парламента. Поговаривают, что королю придется договариваться либо с парламентом, либо с шотландцами. Он не сможет сражаться против и тех, и других.

— А как далеко на юг они продвинулись? — спросил Джон, думая о маленьком доме к югу от Темзы, в Ламбете.

— Сейчас? Кто знает? — небрежно сказал Хоберт. — Слава богу, это больше не наша война, а, Джон?

Джон рассеянно кивнул.

— Моя жена все еще в Ламбете, — сказал он. — И мои сын и дочь.

— Я думал, что ты их совсем оставил, — заметил Хоберт.

— Не нужно мне было так поступать, — тихо произнес Джон. — Не нужно мне было оставлять их в разгар такой войны. Я рассердился на нее и настаивал, чтобы она ехала со мной. А когда она открыто отказалась повиноваться, я решил, что имею полное право уехать. Но у человека, у которого есть дети и растет сад, не может быть такого права, ведь правда, Бертрам?

Хоберт пожал плечами.

— Ничего не могу тут посоветовать, — сказал он. — Но то, что живешь ты странной жизнью, — это чистая правда.

— Не то чтобы странной, — возразил Джон. — Просто их у меня две. Одна жизнь здесь, где я живу так близко к земле, что могу слышать, как бьется ее сердце. И вторая — там, где я живу как англичанин со всеми обязанностями и моральными обязательствами, но и со всеми благами и восхитительными удобствами.

— А может ли человек вести двойную жизнь? — спросил Хоберт.

Джон ненадолго задумался.

— С честью — навряд ли.

В то самое мгновенье, когда Сакаханна увидела его, выходящего из тени леса, идущего мимо парилки, по полю и по деревенской улице, она поняла — что-то случилось. Он шел как белый человек, тяжело ступая на каблуки. Он не летел легким шагом, как повхатаны. Он шел, будто что-то пригибало его плечи вниз, тянуло голову к ногам, тянуло за ноги, точно он пробирался через трясину — вместо того чтобы танцуючи идти по гладкой траве.

Она медленно пошла ему навстречу.

— Что случилось?

Он покачал головой, избегая смотреть в ее глаза.

— Ничего. Я сделал все, что обещал сделать, и теперь вернулся домой. До уборки урожая мне не нужно идти к ним снова.

— Они больны? — Она подумала, что его тяжелая поступь может скрывать болезнь или боль.

— Они здоровы, — ответил он.

— А ты?

Он выпрямился.