Голоса - Борис Сергеевич Гречин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[6]
— Звонили с кафедры, — продолжал мой собеседник. — Я сообщил об этом группе и собрался выйти в коридор, чтобы принять звонок, никому не мешая.
«Оставайтесь здесь и включите на громкую связь! — попросила меня Ада громким шёпотом. — Как вы не понимаете, что это важно каждому!»
Молчащая группа услышала голос Ангелины Марковны, которая прохладно уточняла, где именно сейчас работает лаборатория («В мастерской знакомого Сергея Карловича», — ляпнул я первое, что мне пришло в голову), а также просила меня представить отчёт о деятельности коллектива за прошедшую неделю.
«Я обязательно это сделаю, — пообещал я. — Пошлю на почту кафедры сегодня к концу дня».
«Ничего подобного! — отвесила мне Суворина. — Будьте любезны, Андрей Михайлович, явиться и устно отчитаться в течение часа! Вы что, письменное взыскание хотите получить? Я оформлю!»
Я сухо попрощался и, нажав кнопку отбоя, с трудом подавил желание выругаться. Студенты глядели на меня сочувственно.
«Ай, не огорчайтесь, вашбродь! — ободрил меня Марк. — Хотите, довезу вас до факультета? Пять минут — и мы на месте! А у меня и второй шлем есть!»
Я согласился, хоть и с некоторой опаской. Никогда я до того не ездил на мотоцикле, а в жизни, как говорит молодёжь, надо всё попробовать. Последний государь тоже, между прочим, любил быструю езду: как пишет Владимир Николаевич Воейков, автомобиль его величества под управлением шофёра Адольфа Кегресса делал до семидесяти верст в час, приводя в отчаяние свиту и чинов охраны… Мой студент, впрочем, был опытным мотоциклистом и не подвергал нас ненужному риску, да и городские улицы — это не степи Таврической губернии. Вы спрашиваете марку мотоцикла? Увы, не помню — да и ничего в них не понимаю! Но зато марку автомобиля, который упоминает Воейков, назову без особых трудностей: семиместный открытый дубль-фаэтон французской фирмы Delaunay-Belleville c характерным цилиндрическим моторным отсеком.
На нашей кафедре всё осталось по-старому — вот только разве Суворина теперь сидела в кресле завкафедрой с удобством и без всякого стеснения. Ей это кресло явно приглянулось.
«Что это на вас за мундир?» — поинтересовалась временно исполняющая обязанности моего начальника после сухого приветствия.
«Это летний полевой китель образца последнего царствования», — пояснил я.
«Вы в нём, извините за вопрос, ездите в общественном транспорте? — продолжала она спрашивать. — Другие пассажиры от вас не отсаживаются?»
«Не проверял. Сюда я приехал на мотоцикле одного из студентов».
«Ах, вот что так безобразно рычало под окнами… Ну, с вас станется! Андрей Михайлович, потрудитесь рассказать, что вы делаете со сто сорок первой группой!»
Я, избегая подробностей, перечислил исторических персонажей, которых мы успели разобрать, назвал источники, которыми пользовались студенты, а также общий объём созданного к тому моменту сборного текста. Суворина слушала, щуря подслеповатые глаза и недоверчиво поджимая губы. Уточнила:
«Так-так… Они у вас только доклады читают друг другу?»
«Нет, не только, — отозвался я. — Мы проводим, к примеру, дебаты, записываем их на диктофон, а после расшифровываем запись».
«Любопытна научная ценность этих дебатов, — обронила Суворина. — Или, наверное, их научное пигмейство…»
«Об этом будет судить оргкомитет конкурса», — возразил я по возможности сдержанно, заранее решив не ссориться без крайней необходимости.
«Но упомянута окажется наша кафедра и наш вуз, разве нет? Я бы хотела своими глазами увидеть, что именно сделано на сегодня! У вас с собой?»
«Ангелина Марковна, сожалею, но я вам ничего не могу показать до дня завершения работы над текстом и его окончательной редактуры», — твёрдо ответил я.
«Вот как? — поразилась Суворина, несколько деланно. — А почему?»
«Потому что такого рода постороннее вмешательство и, как предполагаю, цензура лишит студентов интереса и стимула работать, они откажутся от участия в проекте, и мы останемся у разбитого корыта», — пришлось мне пояснить.
«То есть всяческие желания и хотения студентов вам дороже просьбы коллеги? Очень хорошо… Не «мы останемся у разбитого корыта», а лично вы!»
«Нет уж, извините! — возразил я, начиная медленно закипать. — Наша лаборатория — это общефакультетское дело, насколько я могу судить по тексту приказа декана. Поэтому если опозоримся, то вместе».
«Любопытная позиция: если опозоримся, то вместе, а редактировать текст вы мне не даёте!»
«Да, вы правы, логики в этом мало, — вынужден был согласиться ваш покорный слуга. — Но я не гнался за этим грантом, мне его всучили, можно сказать, насильно, и превращение одной из групп четвёртого курса в творческий коллектив увиделось единственным выходом сделать всё в такие сжатые сроки. А теперь участие в лаборатории в том виде, как она сложилась, означает работу вместе с нашими юными коллегами, так сказать, на равной ноге. Надо будет дебатировать вместе с ними, вживаться в роль исторических персонажей, убеждать и доказывать, приводя аргументы, а не ссылаясь на свои учёные степени и звания. Вы к этому готовы?»
«Вы себя, что, Макаренко возомнили? — поразилась собеседница. — «Юных коллег», ну надо же! Ваши соплюшки должны нам в ноги поклониться за то, что мы им закрываем весеннюю сессию «автоматом»!»
«Как и мы им могли бы сказать спасибо за то, что они трудятся для достижения другими людьми их карьерных целей», — парировал я, уже, наверное, достаточно сердито.
«Каких карьерных целей? — подняла брови начальница. — Никому этот проект не сдался, кроме Яблонского, который решил перед уходом на пенсию пофантазировать да поиграть в педагога-новатора! Но, кстати, хорошо, что вы вспомнили о его приказе! — оживилась она. — Уж если на Владимира Викторовича был возложен контроль за вашей работой, а я его замещаю, то я, Андрей Михайлович, в целях точного исполнения этого приказа приняла решение! Вы будете о проделанной работе отчитываться два раза в неделю. По понедельникам и четвергам».
«В письменном виде?» — уточнил я.
«Нет, зачем в письменном? — удивилась Суворина с фальшивой снисходительностью. — В устном достаточно. Вот так же приедете в середине дня и доложите».
«Ангелина Марковна, — заговорил я негромко, сдерживая себя, — отчёты я буду посылать на электронную почту кафедры. Мне эти приезды в середине дня совершенно неудобны и очень меня выбивают из колеи. Вам, извините, не приходит в голову, что дёргать таким образом кого-то, кто сосредоточен на деле, — совершенно неприлично?»
Суворина уставилась на меня через стёкла очков.
«Неприлично, — наконец выговорила она, — это приводить сюда, где работают ваши коллеги, хоть, простите, и не «юные», вашу аспирантку с открытой грудью. — Я открыл рот, чтобы сказать, что моя единственная аспирантка — независимый от меня и взрослый человек, а не насельница гарема турецкого паши, чтобы я мог распоряжаться её гардеробом. — Вот, и перебивать начальника тоже неприлично, — с удовлетворением продолжила она. — И
