Раз мальчишка, два мальчишка - Ася Демишкевич

ее сначала просто для себя, не хотел вообще никому рассказывать.

– Даже мне? – продолжал негодовать Андрей.

– Ну да, – признался Пашка. – Вспомнил, как батя меня шпынял все время, что я, типа, неудачник и только песни свои дурацкие петь умею. Тот вон машину купил, этот – автомастерскую открыл, а ты что сделал? И ничего, что один потом на этой машине пьяный разбился, а второй убил жену и в тюрьму сел. Все равно – успешные люди.

В голосе Пашки звучали злость и обида, которых Андрей никогда в своем добродушном друге не замечал.

– Да и в армию я пошел, чтобы… – Пашка неожиданно замолчал.

Андрей понял, что ему тяжело, возможно, даже неловко говорить.

– Чтобы что? – осторожно спросил он.

– Чтобы доказать, что я не только песни петь могу, а могу, например, сестре младшей на университет заработать. А сказку эту про идеального сынка я просто назло бате сочинил.

– Хорошая сказка получилась, – примирительно сказал Андрей.

– Правда? – просиял Пашка.

– Да, абсурдная такая.

– Абсурдная? – переспросил Пашка.

– Ну смешная и грустная одновременно, – как мог объяснил Андрей.

– А-а, это да.

– Вот только, – снова заговорил Андрей, – я этим из командования ничего рассказывать бы не стал.

– Плевать, пусть подавятся! – Пашка поудобнее растянулся на кровати и заулыбался, глядя в ночное небо.

Жизнь покойная

Спустя минут пятнадцать Пашка уже спокойно сопел заложенным носом. «Наверное, видит во сне радостные лица своих сестер», – подумал Андрей. У него же перед глазами маячили не симпатичные девчачьи лица, а хмурый лес. А точнее, тот, кто, как выразилась Конкордия Петровна, в нем кормится. Андрей пытался себе его представить, но до конца не мог. От этого Стригач казался еще более зловещим. «Как может выглядеть существо, которое питается чужими волосами? Вряд ли очень уж миловидно». Он представил, как Стригач всасывает волосы, словно макаронины из тарелки, и его затошнило.

Не в силах больше лежать и думать об этом, Андрей встал и побрел к противоположной стороне костра, туда, где сидели Сеня с Валерой.

– Не спится? – вежливо спросил Сеня.

– Не-а.

– Вот и нам.

– А вы вообще никогда не спите? – спросил Андрей, радуясь, что завязался какой-никакой разговор.

– Нет, – ответил Сеня. – В земле мы спали, покойно там было, хорошо. А теперь вот маемся каждый день и каждую ночь.

Валера издал протяжный свист. Андрей вгляделся в него при свете костра. Днем ему было неловко пялиться на мертвецов, но ночью в отблесках огня – другое дело. Глаза Валеры ввалились так глубоко, что казалось, смотришь в бесконечный колодец, в котором где-то на самом дне поблескивает темная вода и ничего больше не разглядеть. Кожа так плотно обтягивала череп, что видно было каждую косточку и впадинку на лице. Между ними гуляли тени, будто десятки маленьких червяков переползали туда-сюда.

Но страшно от этого не было, скорее грустно.

– Валере совсем плохо, да? – спросил Андрей у Сени.

– Да, – вздохнул он, – ему тяжелее, он крепче спал, чем я, когда нас потревожили.

Андрею захотелось погладить Валеру по костлявой руке в знак сочувствия, но он удержался.

Немного помолчав, он спросил:

– А как это – мертвым быть?

– Мне слово «мертвый» не нравится…

– Ой, прости, – спохватился Андрей.

– Ничего-ничего, не извиняйся. Просто слово это не точное. А вот слово «покойный» хорошее, оно правильно всю суть передает.

– Суть смерти?

– Ну да, покойный – тот, кто в покое находится. Представь момент, когда тебе спокойнее всего в твоей жизни было. Вот это и будет похоже на смерть.

Андрей задумался.

– Когда я с мамой в театр ходил, и мы там пьесу современную смотрели, и нам весело было. Я начну смеяться, посмотрю на маму, а она так по-дурацки смеется, что мне еще смешнее, – неожиданно для себя начал вслух вспоминать он.

Валера издал звук, похожий на сдувающийся надувной матрас.

А Сеня сказал:

– Это не то! Совсем не то. Смерть – это не веселье, а покой. Смерть – это не радость, а покой. Смерть – это не грусть, а покой.

– Ну тогда я не знаю… – растерянно проговорил Андрей.

– А ты подумай как следует. Покопай поглубже.

– Покопать?

– Ну да.

«Что это за ощущение такое, чтобы не грустно и не радостно и вообще никак? – задумался Андрей. – А так вообще бывает?»

– Кажется, кое-что вспомнил, – начал он. – Но я не уверен, что это то.

– Ну-ка, ну-ка, – подбодрил его Сеня.

– Это было летом, мы с мамой ехали на велосипедах через луг. Я уже знал, что у нее рак и что она умрет. Она очень хорошо объяснила мне это, а я почему-то все понял, хотя мне было всего десять лет.

И вот я ехал за ней, смотрел на ее спину и развевающиеся волосы, которые даже не ее собственные, а – парик, и мне вдруг стало очень спокойно. Я как бы знал, что все будет плохо, но в то же время – прямо сейчас плохо не было, но и хорошо не было тоже. Было спокойно. Совсем недолго, пока я смотрел на ее спину и ненастоящие волосы под солнцем. Тогда мне казалось, что эти секунды могут длиться вечно и никогда никуда не исчезнут, даже если все вокруг пропадет.

– Х-х-х-х, – издал одобрительный звук Валера.

– Это – то самое, говорит, – перевел его речь Сеня.

– Да? – Андрей не знал, уместно ли радоваться тому, что так точно описал жизнь покойников.

– Ну как тебе сказать, – ответил Сеня, – процентов на двадцать твое воспоминание тянет, но все-таки дает представление о покойной жизни. Наш покой – он глубже, объемистей, теплее. Как тяжелое одеяло, которое тебя придавило, но тебе это давление приятно и успокоительно.

– Как одеяло? – переспросил Андрей.

Валера вздохнул.

– Вот я опять начал для живых объяснять, а вам это непонятно все равно. Да и не должно быть понятно.

– А я как раз очень хорошо себе все представил. Ну, про одеяло.

– Это не представлять, а чувствовать надо, – печально сказал Сеня и протянул длинные костлявые пальцы поближе к огню. – Холодно, – ответил он на удивленный взгляд Андрея, – все время холодно.

Мальчик тоже придвинулся поближе к огню и притих.

– Ты бы мать-то, кстати, отпустил, – прервал молчание Сеня.

Андрей удивленно посмотрел на покойника, не решаясь что-то на это сказать. Ему неожиданно стало стыдно, как будто кто-то раскрыл его самый неприятный секрет. Да, может быть, так оно и было.

– Ну от нас-то ты не скроешь, – усмехнулся Сеня. – Мертвец мертвеца видит до конца, как говорится.

– Вы ее видите? – дрогнувшим голосом спросил Андрей.

– Конечно, но только не так, как ты ее видишь.

– Это как?

– Ну ты видишь только то, что хочешь видеть, а мы видим друг друга так, как есть. Без прикрас, – Сеня вздохнул. – И вот поэтому я знаю, что матери твоей плохо, она же вроде нас с Валерой – мается.

– Мается? – от этого слова веяло такой тоской и грустью, что губы мальчика задрожали, а в глазах защипало.

– Мается-мается, – как назло, повторил Сеня. – И будет маяться, если ты ее не отпустишь. Сама-то она тебя не оставит.

– Но она же сама обещала всегда рядом быть! – слезы почти прорвались наружу, Андрей сжал кулаки так, что отросшие ногти вонзились в ладони.

– Она и будет, но только так, как покойные с живыми должны быть, а не так, как сейчас. Сейчас ты ее на привязи вины рядом с собой держишь, а должен в памяти своей держать.

Андрею показалось, что из глаз полетели искры, но это были всего лишь слезы. И он не мог понять, чего в этих слезах больше – стыда оттого, что Сеня так много про него понял, или боли оттого, что мама мучается из-за него.

Но кое-чего Сеня все-таки не мог знать, и вот за это Андрею было по-настоящему чудовищно стыдно.

– Ну-ну, – Сеня придвинулся к плачущему мальчику и обнял его за плечи.

Валера привалился с другой стороны и тоже положил руку на плечо. Руки покойников были ледяными, но Андрею было все равно. Так они и сидели втроем обнявшись, пока слезы не закончились.

– А вы снова умереть хотите, да? – спросил он, растирая руками и без того красные глаза.

– Еще как! Каждой своей косточкой! – ответил Сеня, и глаза его заблестели.

– Но как вам умереть, если вы уже мертвы? – Андрей чувствовал, что перегнул с вопросами, но не мог сдержаться – другой возможности поговорить с мертвыми в жизни может и не представиться.

– Есть способы, – Сеня пристально посмотрел на мальчика и, кажется, даже попытался улыбнуться, – но тебе о них лучше не знать.

Сказки

Следующий день – серый, муторный и полуголодный – тянулся нестерпимо долго. Хотелось, чтобы он поскорее закончился. Вот только новый день тоже не обещал ничего хорошего, так что ждать его не имело смысла. Разве что только для галочки.

Наконец настал вечер, а вместе с ним и «время сказок» – так Андрей решил называть про себя сеансы связи с командованием. Было в этом названии что-то идиотское, вроде как сказки на ночь, которые