Бессмертный избранный (СИ) - Андреевич София

Как-то днем Цили, вернувшийся из лекарского дома, рассказал мне, что, оказывается, во время битвы я летала по воздуху и осыпала побережников огненными копьями, и что из глаз у меня лились золотистые лучи.

Ребенок внутри засмеялся, довольно и весело.

«Я рад, что люди относятся к тебе хорошо. Теперь ты сильная. И ты будешь еще сильнее, мама. Нам понадобятся все наши силы, чтобы выиграть этот бой».

Он уже говорил это в палатке в заснеженном лагере у края леса, и я снова задала ему тот же вопрос, что и раньше.

— Ты видишь будущее? — спросила я. — Ты знаешь, что будет дальше, после сражения?

Но ответ был тем же.

«Я не могу видеть так далеко, мама. Но я становлюсь все сильнее, смотри».

Золотистое сияние окутало мое тело и поднялось выше, растворяясь в воздухе и оставляя себя лишь едва уловимый отблеск. Это была не знакомая нам магия. Не вода и не воздух, и уж тем более не земля и не кровь, но я чувствовала эту силу и знала, что смогу ей управлять.

— Что это? — спросил Цили. — Это какие-то чары?

«Тебе лучше выйти из дома, мама. Сама увидишь».

Мы с Цили послушались. Я подняла голову и увидела, что золотистая дымка окутывает дом, мерцая над крышей и возле стен, и струится и переливается разными оттенками золота, словно живое пламя.

«Это щит, мама. Я соткал его из воздуха и ветра и моей магии. Он защитит нас от врага, когда тот придет, чтобы убить нас».

Я протянула руку и она свободно прошла сквозь сияние, ощутив лишь легкое покалывание, которое отдалось в метке. Щит не казался прочным, Цили прошел сквозь него без малейшего затруднения.

— Как же он сможет нас защитить? — спросила я. — Он станет твердым? Или обожжет врага, когда тот приблизится?

«Моя магия не пропустит в Шин зеленокожих. Людям с берега придется сражаться самим. Мы победим их, потому что они не будут готовы».

— Ты сможешь накрыть им весь город? — спросил Цили.

Сколько же в нем силы? Он отдает ее Л’Афалии каждый день, и все же с каждым днем ее не становится меньше, а только больше и больше. Л’Афалия уже сама стала светиться золотом изнутри, но она говорит, что так и должно быть, что в этом и есть смысл жизни акрай — хранить в себе чужую магию, наполняться ею, как сосуд, принимать ее — сколько есть, всю, без остатка. Странно осознавать, что в ней магии больше, чем в ребенке, но пользоваться ею она не может. Но она кажется счастливой и без этого. Находясь рядом со мной, она часто с улыбкой смотрит на мой живот. Она служит Энефрет и ребенку как самый верный слуга.

«Я становлюсь все сильнее, — сказал ребенок. — Я смогу».

И он говорил правду. С каждым днем щит простирался все дальше и дальше за пределы дома фиура, и с каждым днем я чувствовала себя все хуже. Близилось время. Конец Холодов был не за горами, и я все чаще обращала взор на небо, где среброликая Чевь разливала вокруг себя мертвенно-бледный свет. Чевьский круг закончится, и мне останется совсем немного… что будет дальше? Что будет?

Прибывший из Алманэфрета сын фиура Барлис исполняет по его приказу роль моего телохранителя. Это коренастый юноша с таким же унылым, как и у его отца лицом, оказывается замечательным рассказчиком, и благодаря ему я многое узнаю о порядках Шинироса и о том, что происходит на границе города, где возводятся укрепления.

В один из теплых дней, знаменующих приближение Жизни, я прошу его проводить меня к лекарскому дому, где трудятся Унна и Цилиолис. Они встают еще до зари и приходят, когда Чевь уже вовсю светит на небе. Я почти их не вижу и даже скучаю, несмотря на то, что Л’Афалия постоянно рядом со мной. Но я не беру на прогулку ни ее, ни Кмерлана. И без того привлеку внимание тем, что собираюсь делать среди бела дня, на виду у всех. Знает о моем плане только фиур, и он всецело его одобрил.

Мы проходим мимо палаток, выстроившихся у края дороги, и меня встречают приветственными криками рабочие, занятые на укреплениях. Приходится заглянуть к ним, пожелать удачи, сказать, что верю в них и похвалить их труды. Они подходят, норовят выразить почтение или просто кивнуть и назвать по имени и пожелать мне здоровья.

Мы идем по заснеженной земле, вдоль разбитых по линии укреплений палаток, и Барлис разъясняет мне происходящее.

Шин готовится встретить врага. Фиур отдал приказ готовиться к осаде, и днем и ночью на укреплениях снуют рабочие — кладут камни, роют землю, проверяют ловушки.

Вокруг города протянулся ров, усеянный кольями. Перепрыгнуть его нельзя даже верховому, и побережникам придется постараться, чтобы соорудить мост под градом друсов и боевых игл. Прошлым днем выпал снег и было тепло, а сегодня подморозило, и кое-где края рва стали крошиться. Я вижу в яме людей с лопатами. Они светлеют лицом, заметив нас с Барлисом, и уверяют меня в один голос, что я могу спать спокойно. Шин в надежных руках.

Я киваю им и иду дальше.

За рвом врага будет ждать стена — ее Асклакин приказал заложить еще в начале Холодов, и она почти готова. Высотой в половину человеческого роста, стена будет скрывать защитников от выстрелов с другой стороны и позволит подносить снаряды без риска угодить под град стрел или копий. На южной стороне города стена выше, и ров глубже. Там будет идти главное сражение. Фиур и наследник Асморанты будут находиться у южной границы города, когда придет время.

Ребенок просит меня коснуться кладки, и я послушно делаю это. Камни под моей рукой шевелятся и становятся друг к другу впритык, как если бы я применила укрепляющее заклятие. Стена темнеет и становится темно-серой, как будто ее намочил дождь.

«Попробуй разбить ее, мама».

Я пытаюсь сдвинуть один из камней, прошу Барлиса взять меч и ударить по стене. Меч высекает искры, способные зажечь трут, но не откалывает от стены ни песчинки. Я касаюсь камня — он теплый, как будто нагретый солнцем, несмотря на окружающий нас холод.

— Что ты сделал? — тихо спрашиваю я у ребенка.

«Этот камень водится на склонах Каменного водопада, — отвечает он. — Местные называют его афатран — непобедимый. Я просто сделал наши камни такими же твердыми, как и он. Пусть они тоже будут непобедимыми».

— Ты можешь видеть так далеко? — удивляюсь я.

«Нет, мама, уже нет. Я храню силы для щита. А Каменный водопад я смогу увидеть и после рождения. Я тогда смогу видеть весь мир прямо отсюда, из Асморанты».

И я иду дальше.

На подступах вырыто несколько ям, в которых врага тоже будут ждать колья, они закрыты сухой травой и запорошены снегом так, что их теперь не видно и самим защитникам. Рабочие предупреждают меня не выходить за стену. Но я и не хочу. До осады я города точно не покину, чем бы там ни грозился приславший на днях еще одного скорохода Мланкин.

Яма кажется такой большой, а стена — такой длинной. Они тянутся насколько хватает глаз и исчезают за ямами, над которыми раньше висели клетки.

Я спрашиваю ребенка, сможет ли он закрыть все это своим щитом. Ответ приходит быстро. Да. Да, сможет, и даже продержит его до конца сражения. Но мне нужно будет находиться в центре города, чтобы щит охватил весь Шин. В центре города теперь расположены лекарни. А это значит, я буду рядом с Цили и Унной, когда все начнется… и когда все закончится, надеюсь, тоже.

— Барлис, — говорю я, — нам пора. Проводи меня к лекарям.

Моя прогулка — не просто прогулка. Ребенок хочет попробовать наложить щит, и Барлис поможет мне определить его размеры. Он верит в меня так безоговорочно, что мне даже страшно. Фиур Шинироса поручил ему охранять меня ценой собственной жизни, и я знаю, что эту цену он заплатит без малейшего колебания.

В лекарском доме тишина. Больные спят, целители утренничают, и меня просят присоединиться к простому столу. Теплое молоко и лепешки, длинные полоски сала, квашенная в бочке суповина, отварной фуфр, неизменный чеснок, мелко нарубленный и смешанный с маслом, чтобы можно быть мазать на лепешки — трапеза нехитрая, но у меня уже начинает урчать в животе, и я не отказываюсь.