Я, Шерлок Холмс, и мой грандиозный провал - Надежда Чернецкая

Я отлично понимал, что каждый живший в этих ближайших к Голдентрилу домах имел бы полное право прогнать меня метлой вместо того, чтобы отвечать на вопрос, не у него ли был Гриффит Флой во время смерти своего отчима. Поэтому я решил ограничиться простой информацией о том, кто живет в этих домах, и стал поочередно стучаться в них, представляясь то потерявшимся в деревне приезжим, то агентом по надзору за земельными разделами. Я надеялся, что сам внешний вид местных жителей и простые расспросы что-нибудь подскажут мне, укажут на потенциального соучастника.

Хозяева домов оказались примитивными объектами для визуального анализа. К тому же, все они были довольно однообразны, и с каждым новым домом оставалось все меньше надежды обнаружить хоть сколько-нибудь подозрительную личность. Здесь жили несколько одиноких старушек, которые не имели даже прислуги и ни за какие деньги не стали бы скрывать постороннего. Рядом доживал свои дни больной старик, который не смог бы не то что солгать полиции, но даже запомнить предложенную ложь. За ним стоял дом поварихи из Голдентрила, которая вела себя настороженно, но, я точно знал, была в поместье хозяев в час убийства. Муж ее был прикован к постели, а никакой привлекательной дочери или алчного сына, способного позариться на грязные деньги, не было вовсе. Один дом оказался заколоченным, два следующих — оставленными под присмотр некоей старушке до возвращения хозяев. Эта старушка жила в предпоследнем доме и была сущим ангелом. Она могла бы вызвать подозрения именно своей кажущейся безобидностью, если бы не была в гостях у соседки в день убийства. Мне показалось невероятным, чтобы Гриффит Флой доверил свою жизнь двум немощным и почти выжившим из ума женщинам. Последний дом также принадлежал очень старой женщине, которая вышла на порог и даже пыталась говорить со мной, но это давалось ей с явным трудом и выдавало старческое слабоумие, так что я предпочел поскорее распрощаться с ней.

Пришлось остаться ни с чем. Я выпил пива в «Серебряном быке» и даже проверил невероятную версию о том, что именно трактир каким-то образом стал убежищем мистера Флоя. Когда надежды не осталось, я отправился в Грегори-Пейдж.

На проселочной дороге меня обогнал экипаж мисс Лайджест. Проехав еще несколько метров, он остановился. К некоторому моему удивлению, мисс Лайджест не предложила мне доехать до Грегори-Пейдж с ней, а предпочла выйти и пойти пешком. Я помог ей спуститься и тут же увидел следом выходящего из экипажа полицейского констебля.

— О, мистер Джеферсон, вы уже покидаете меня? — обратилась к нему мисс Лайджест.

— Да, мисс, — ответил констебль, словно и не замечая обращенного к нему ироничного тона, — моя задача — сопровождать вас только вне пределов этой местности. Спасибо, что довезли до развилки. До свидания, мисс.

— До свидания, Джеферсон, — усмехнулась мисс Лайджест, — сообщите мистеру Лестрейду, что я была послушной арестанткой.

Констебль пошел по дороге к полицейскому участку, экипаж поехал к Грегори-Пейдж, а мисс Лайджест, наконец, повернулась ко мне. Ее лицо выражало искреннюю радость от встречи, и я поймал себя на том, что невольно улыбаюсь в ответ. Действительно, в день, полный неудач, было приятно вновь встретить ее, тем более, что она, как всегда, была потрясающе красива.

— Добрый день, мисс Лайджест. Как ваша поездка?

— Скверно, мистер Холмс.

— Общество констебля вам досаждало — это легко понять.

— Нет, дело не в этом. Джеферсон даже немного скрасил эти концы поездом до Лондона и обратно. Правда, он был не слишком кстати во время моих визитов.

— Вы посетили кого-то, помимо нотариусов?

— Да, — она поспешила избежать дальнейших расспросов на эту тему, — но большую часть времени я, конечно, была в адвокатской конторе. «Скверно» относится именно к этому.

— Вы получили меньше, чем ожидали?

— Я не получила ничего. Не удивляйтесь, мистер Холмс, отчим на самом деле оставил мне почти все свое состояние, но адвокаты определенно не торопятся с бумагами.

— Почему?

— Очевидно, боятся двойной работы: кто знает, возможно, придется отписывать деньги в казну.

— Не шутите так, мисс Лайджест, — сказал я укоризненно.

— Мне бы хотелось, чтобы вы верили в успех того, чем я занимаюсь.

— Простите, если я обидела вас, мистер Холмс!

— Вы меня не обидели, мисс Лайджест. Скорее заставили беспокоиться о состоянии вашего духа.

— Вам не стоит беспокоиться: если уж я пережила эти последние десять дней, наглость адвокатов не помешает мне жить дальше.

— В конце концов, пока деньги не очень нужны вам.

— Ошибаетесь, мистер Холмс. В Грегори-Пейдж вряд ли найдется даже тысяча фунтов наличными, а ведь мне еще предстоит оплатить вашу работу.

— Ну, пока вам еще не за что платить. И я не думаю, что моя работа будет оплачиваться четырехзначными цифрами.

— Поверьте, когда я снова стану свободной, мистер Холмс, количество цифр на вашем чеке не будет иметь для меня особого значения, — ее первая радость от встречи улетучилась, и она снова смотрела на меня своим стальным взглядом, вежливым, внимательным, но удивительно холодным.

— А, вот и вы, Келистон! Который сейчас час?

— Без четверти пять, миледи.

— Распорядитесь, чтобы подавали чай, и принесите для меня что-нибудь: печенье, хлеб с изюмом, немного сыра… Ну, вы и сами знаете. Я не ела ничего с самого утра.

— Слушаюсь, миледи.

— Доктор Уотсон здесь?

— Да, миледи.

— Тогда напомните ему, чтобы спускался к чаю. Можете идти.

Он поклонился и ушел исполнять приказания.

Мисс Лайджест на ходу сняла шляпу и безукоризненно чистые даже после дороги перчатки.

— Вас, мистер Холмс, я даже не спрашиваю, останетесь ли вы на чай, — сказала она, улыбаясь.

— Полагаю, вы свободны сегодня вечером.

— Да, я свободен и предлагаю вам партию в шахматы после обеда. Разумеется, если ваши дела позволят это.

— У меня нет таких дел, которые я не могла бы отложить ради игры с вами. Но я боюсь, что нам не хватит времени. Почему бы не начать сразу после чая?

— Я предполагал, что вы захотите отдохнуть после вашей поездки.

— Наш с вами турнир и будет для меня отдыхом. Вы не представляете себе, мистер Холмс, как я рада возможности играть с вами!

— Это взаимно!

Чай был отменным, но мы оба быстро выпили его и поднялись в кабинет. Мисс Лайджест была в прекрасном расположении духа, полна энтузиазма и щедра на остроумные замечания. Расставляя шахматы, она рассказала мне о своей поездке и о деталях завещания. Я же рассказал ей о своем визите в полицейский участок.

— Похоже, Лестрейд ужасно зол на вас, мисс Лайджест, — сказал я.

— Я зла на него не меньше. Представьте только, каково это — ходить по городу в сопровождении полисмена! Готова поспорить, это сделали из одного только желания доставить мне неудобства! До последних событий я редко имела дело с полицией и никогда не предполагала, что там работают такие посредственности, как Лестрейд.

— В этом вы, пожалуй, правы. Но, возможно, вам стоило попросить меня сопровождать вас к инспектору, и тогда он, наверняка, стал бы меньше упорствовать. Во всяком случае, я бы быстро убедил его, что вы не собираетесь сбежать.

— Он так подумал? Он опасался, что я брошу все и сбегу неизвестно куда?

— Он привык иметь дело с настоящими преступниками и поэтому до сих пор не может привыкнуть, что вы, будучи под арестом, пользуетесь относительной свободой.

— Знаете, мистер Холмс, эту относительную свободу для меня отстоял мой отчим: он подал прошение судье, и ему не смогли отказать. Я опасаюсь, что теперь, когда его больше нет, я в любой момент могу оказаться за решеткой.

— Ваши опасения напрасны: приказ о домашнем аресте предусматривает такое содержание подозреваемого до самого суда. Условия ареста становятся строже, как правило, после случая побега или каких-то других чрезвычайных нарушений.

— Еще одна такая стычка с Лестрейдом, как сегодня утром, и, боюсь, у меня будет такое нарушение, — усмехнулась мисс Лайджест.

— Я вам этого искренне не советую: Лестрейд обожает муштровать арестованных и учить их дисциплине.

— Я уже успела в этом убедиться. Интересно, что-нибудь другое он умеет делать так же хорошо?

— Он умеет допрашивать свидетелей, правда, при этом не способен ни по-настоящему вникать в произошедшие события, ни прогнозировать их. Сегодня, например, я попытал счастья и спросил у него, что сказал полиции Гриффит Флой о месте своего пребывания во время смерти сэра Чарльза…

— Полагаю, инспектор не потрудился узнать у него об этом.

— Да, его вдруг одолело глубокое сочувствие к судьбе несчастного молодого человека.

— Боже мой, это было бы ужасно смешно, если бы так близко меня не касалось! Что же теперь делать? Неужели придется ждать возвращения Гриффита Флоя, чтобы спросить у него, где он был, когда погиб его отец?