Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы - Сергей Хрущев

Все это раньше следовало делать. «Теперь они своего добились, когда еще сунутся?» — не с сожалением, а скорее, с досадой сказал отец.

Ему так хотелось проучить наглецов, и теперь, когда случай представился, произошел сбой. Снова приходилось глотать горькую пилюлю. Я спросил, собирается ли МИД направить официальный протест? Мне казалось, что раз мы способны сбить нарушителя, то официальную ноту уже нельзя считать свидетельством слабости.

Отец не ответил впрямую, заговорил о том, что вообще не может найти объяснения причинам посылки разведывательного самолета на нашу территорию в такой момент, после успешного визита в США и перед совещанием в Париже. Он не допускал, что подобную акцию мог разрешить президент. Зачем это ему нужно? У президента США нет оснований не доверять ему. Верит же он сам в добрые намерения Эйзенхауэра!

Отец считал, что санкцию на полет, не спросив президента, дал Аллен Даллес. То, что братья Даллесы не очень считались со своим президентом, он допускал. Отец вновь вспомнил злосчастные листочки, которые Джон Даллес подкладывал президенту на совещании в Женеве, а тот зачитывал их, как прилежный школяр, слово в слово.

Отец начал заводиться: «В голову не придет Андрею Андреевичу совать записки своему Председателю Совета министров». Он перевел дыхание и уже другим, спокойным тоном, произнес, что все это не случайно. Тут дело не в одном неуемном любопытстве разведчиков. Кто-то хочет продемонстрировать миру накануне совещания нашу слабость.

— Громыко подготовил ноту протеста, все как полагается, — продолжал отец, — но мы ее отставили, зачем доставлять радость нашим врагам.

По его мнению, протест не мог сыграть положительной роли. Неизбежные резкие слова не помогут спокойному поиску решений в Париже. Только втянемся в перепалку. С его точки зрения, протест подтолкнет американцев к разговору с позиции силы, а это неизбежно приведет к конфронтации. Куда ни кинь — одни убытки.

Отец считал, что повторения провокации не произойдет. Аллен Даллес не решится скрыть от президента факт уже свершившегося разведывательного полета. Отец не сомневался, что подобная акция не получит одобрения со стороны Эйзенхауэра.

По предложению отца Президиум ЦК решил дипломатических демаршей не предпринимать. Одновременно строго указали министру обороны маршалу Малиновскому. В войска ушла директива усилить внимание, ракетные подразделения противовоздушной обороны привели в боевую готовность, ракеты снарядили боевыми частями, истребителям ПВО установили круглосуточное дежурство на аэродромах. Как обычно, мы готовились после, а не до.

Вокруг этой акции У-2 в апреле и в мае 1960 года остается много неясного.

Говорят, что при полете 9 апреля американцы хотели сфотографировать сооружение старта первой советской межконтинентальной ракеты в Тюра-Таме. Кому угрожал этот единственный старт? Какая необходимость заставляла фотографировать его перед встречей в верхах? Этот вопрос задавал себе и Государственный секретарь Соединенных Штатов Кристиан Гертер: «Я, как все другие в те дни, все время думал о встрече в верхах. Настоящей проблемой было: насколько срочно требовалась информация и какое время года для ее получения предпочтительнее. С технической точки зрения, выбранный период был лучше любого другого. С дипломатической точки зрения, мне казалось, что в связи с намерением президента посетить позже Россию возникнут сложности».

Для полета 1 мая (это был двадцать четвертый шпионский рейд У-2 над советской территорией) выбрали маршрут, уже опробованный в мае 1957 года. Из Пешавара (в Пакистане) У-2 направлялся в Тюра-Там. Отсюда путь лежал к Свердловску, точнее, к Челябинску-40 (комбинат «Маяк»), центру атомной промышленности. По дороге надлежало сфотографировать несколько военных аэродромов. Следующей и главной целью считался Плесецк. Там, по данным ЦРУ, сооружалась стартовая площадка межконтинентальной ракеты. (Напомню: два старта «семерки» в Плесецке заступили на боевое дежурство в декабре 1959 года, еще два предполагалось сдать в следующем, 1961 году).

После Плесецка У-2 предстояло пролететь над Северодвинском, сфотографировать судоверфи, на которых строили атомные подводные лодки. Следующая цель — Североморск, главная база Северного флота. Оттуда уже рукой подать до Норвегии, до аэродрома в Бодо.

Самолет пилотировал опытный пилот Френсис Гарри Пауэрс, ему уже приходилось летать над Советским Союзом. Тогда все закончилось благополучно, он не сомневался, что и сейчас его миссия пройдет успешно.

Никак не могу согласиться, что осмотр этих в общем-то достопримечательных местностей оказался настолько необходим, чтобы поставить под удар совещание в верхах. Конечно, разведка живет своей жизнью, она руководствуется своими, часто недоступными непосвященным, правилами. На основе добытых с риском для жизни данных строятся диаграммы, делаются оценки, и, возможно, кому-то потребовалось еще несколько точек и цифр.

На то, что все это было затеяно неспроста, наводит и день проведения операции — Первомайский праздник. Все как бы настраивалось на одну ноту: уязвить посильнее отца, заставить его сорваться.

Можно, конечно, принять и иную точку зрения: в праздник легче пробраться незамеченным. Верно, если бы это произошло впервые. Невозможно предположить, что растревоженная дерзким нарушением границы противовоздушная оборона так быстро успокоится, снова заснет.

Первомай радовал теплой погодой и ласковым солнцем. После завтрака предстоял поход на Красную площадь, отцу — на трибуну Мавзолея, нам же выписывали пропуска на одну из левых боковых. Так повелось еще со сталинских времен.

Отец спустился вниз в начале девятого мрачный, настроение у него было явно не праздничным. Он молча сел за стол. Зазвенел ложечкой в стакане с чаем. Мы тоже примолкли, как-то угасли. Никто не спросил: «Что случилось?» Если можно — сам скажет. Мало ли что может произойти в обширном государстве, о чем дома знать не положено.

К примеру, до последних лет уже нынешней эпохи гласности я ничего не знал о взрыве ядерных отходов в 1957 году в Челябинске-40. Читал об этом уже после смерти отца в западной литературе и колебался — верить или нет. Казалось, если такое случилось, слухи не могли меня миновать, а не дошли.

Отец торопливо допил чай, он хотел успеть в Кремль пораньше, там уже собрались члены Президиума ЦК.

Значит, случилось что-то серьезное! Но что?

Я пошел проводить отца до машины. За высоким каменным забором резиденции звучали песни, громкоговорители на Воробьевском шоссе работали на полную мощность. Обычно в праздник отец всех подвозил до Кремля, на сей раз нам предстояло добираться самостоятельно.