Избранные труды в 6 томах. Том 1. Люди и проблемы итальянского Возрождения - Леонид Михайлович Баткин

А то и в бегстве, в поисках спасенья;

Я видывал наезды вам на страх,

О аретинцы, видел натиск бранный[604].

Но поэт, ставший жертвой политической борьбы, в конце концов возненавидел лязг оружия, наполнявший Италию.

Вопрос, заданный ему Гвидо Монтефельтро: «Скажи: в Романье – мир или война?» – заставляет Данте погрузиться в горестные размышления, ибо

Романья даже в день покоя

Без войн в сердцах тиранов не жила[605].

В «Чистилище» есть знаменитый эпизод: встреча с тенью поэта Сорделло. Сорделло захотел узнать у необычных путников, откуда они родом. И разыгралась трогательная сцена:

Чуть «Мантуя…» успел сказать Вергилий,

Как дух, в своей замкнутый глубине,

Встал, и уста его заговорили:

«О мантуанец, я же твой земляк,

Сорделло!» И они объятья слили.

Их объятья понадобились Данте лишь для того, чтобы написать яростные, великолепные строки:

Италия, раба, скорбей очаг,

В великой буре судно без кормила,

Не госпожа народов, а кабак!

Здесь доблестной душе довольно было

Лишь звук услышать милой стороны,

Чтобы она сородичей почтила;

А у тебя не могут без войны

Твои живые, и они грызутся,

Одной стеной и рвом окружены.

Тебе, несчастной, стоит оглянуться

На берега твои и города:

Где мирные обители найдутся?[606]

Только этой шестой песни «Чистилища» уже достаточно, чтобы убедиться, что Данте был врагом партийных распрей, междоусобных войн, феодальной анархии и мечтал о мире и гражданском покое. Но вот одна из песен «Ада». Данте, отпрыск гвельфской семьи, встречается с гибеллином Фаринатой Уберти. Фарината («быть может, чрезмерно измучивший свою благородную родину» гражданской войной) когда-то один выступил против решения флорентийских нобилей – гибеллинов – стереть с лица земли родной город, гнездо гвельфизма. И Фарината гордо вспоминает о своем патриотическом порыве, спасшем Флоренцию, вспоминает в поучение современникам Данте.

Отец Данте боролся против Фаринаты. Но сам поэт, которому были заказаны пути на родину, ведет с Фаринатой грустный разговор, оба сожалеют о партийных раздорах, и Фарината желает сыну врага: «В милый мир да обретешь возврат!» А Данте отвечает: «О, если б, наконец, обрели покой наши потомки!»[607]

Да, это ключ к душе Данте. Насколько ненавистна ему современная Италия, «где дух столь многих гибнет загрязненный», настолько сильна его мечта о «прекрасном, мирном быте граждан, в гражданственном живущих единеньи»[608].

Тень принца Карла Мартелла вопрошает у Данте: «Скажи, разве не было бы совсем худо человеку на земле, если бы он не был гражданином?» – «Тут не требуется доказательств», – отвечает Данте[609].

Поэт напоминает ему слова Аристотеля: «Человек – общественное животное». Бог создал человеческое общество ради определенного предназначения. И это предназначение, эта «единственная цель человеческой гражданственности» заключается в разумной деятельности для достижения всеобщего блага и счастья. Ибо «человек должен жить счастливо, это то, для чего он рожден»[610].

«Но как отдельный человек совершенствуется в знаниях и мудрости, пребывая в тишине и покое, так и весь род человеческий в спокойном и отдохновенном мире легче и свободней всего свершает предназначенный ему труд… из чего явствует, что всеобщий мир есть лучшее из всего, что служит нашему блаженству. И то, что было возвещено свыше пастухам, – не богатство, не наслаждение, не почести, не долголетие, не здоровье, не сила, не красота, а мир. И разве не возгласило воинство небесное: „Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение!“»[611].

Учение о мире как главном условии человеческого счастья является, по словам самого Данте, краеугольным камнем его политической философии. Здесь сходятся все нити дантовской идеологии.

Поэт, требуя мира для человечества и для родной страны, с горечью сознавал, насколько далека была от покоя Италия. «Мы видим на опыте, как возникают раздоры и войны между государствами, и это причиняет бедствия городам, а вслед за городами – родам, и вслед за родами – семьям, и вслед за семьями – отдельным людям. И вот рушится счастье»[612]. Не может быть мира, пока нет согласия и единства.

Данте, несмотря на всю свою религиозность, далек от того, чтобы усматривать причины земных неурядиц в Божьем провидении. Здравый смысл, подкрепленный схоластическим учением о свободе воли, подсказывает поэту, что их нужно искать не на небе, а на земле. «Каждый человек является естественным другом для каждого человека»[613]. Стало быть, дело и не в прирожденной порочности человеческой природы. Нет, причина бедствий носит конкретно-политический характер. «Совершенно очевидно, что плохое управление виной тому, что мир стал преступным»[614]. «Плохое управление», иначе говоря, – раздробленность Италии. Обращаясь к тем, кто «держит бразды правления государств Италии», Данте обличает их всех – «королей и других властителей и тиранов» – как «врагов Господа». «О несчастные, правящие ныне! И о несчастнейшие, те, кем управляют!»[615]

И Данте призывает на помощь всю силу богословских силлогизмов, чтобы доказать необходимость единой власти и пагубность многовластия[616]. Он цитирует Библию: «Каждое царство, разделившееся в себе, пустеет». Но не ссылки на авторитеты, а историческая реальность придает глубину и убедительность его аргументам. «Законы есть, но кто же им защита? Никто…»[617] Нет могучей, твердой власти, которая склеила бы расколотую на сотни государств Италию, покончила бы с междоусобицами, беспорядком, беззаконностью.

Над землею власть упразднена,

И род людской идет стезей опасной[618].

Но где же выход? Где та сила, которая, по мнению Данте, могла бы объединить исстрадавшуюся Италию?

«Судно без кормила»

Принято считать, что раздробленность Италии явилась результатом непрестанного соперничества городов, конкурировавших на внешнем рынке и гораздо меньше связанных с внутренним, а потому не заинтересованных в политическом единстве страны.

Следует еще добавить, что итальянские города были в большинстве своем настолько сильны, что не нуждались в помощи центральной власти, чтобы разделаться с гнетом крупных феодальных сеньоров. И это, пожалуй, даже важней коммерческой конкуренции. Во Франции или Англии королевская власть смогла укрепиться, только опираясь на города, искавшие, в свою очередь, у нее защиты от засилья феодалов. Но свобода городов, дарованная королем, оказывалась относительной, и со временем уверенный уже в своем могуществе монарх накладывал тяжелую руку на городские вольности. В Италии же картину совершенно изменила трехсотлетняя борьба пап и