Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер

Все были вне себя от страха, что испанцы отцепят плавучий якорь и ускользнут, несмотря ни на что.

– Без руля она не сможет держать курс, – проговорил Хорнблауэр. – И к тому же она лишилась фор-стеньги.

Вновь ожидание, но теперь уже не томительное, а радостное. «Клоринда», словно заразившись общим волнением, неслась вперед, чтобы скорее настичь жертву.

– Вот она! – сказал Джерард, глядя в подзорную трубу. – Все еще в положении левентик.

Когда «Клоринда» в следующий раз поднялась на волне, все увидели шхуну; они быстро к ней приближались. Выглядела она жалко: фор-стеньгу сорвало с эзельгофта, паруса полоскались на ветру.

– Подготовить погонное орудие! – крикнул Фелл. – Дать предупредительный выстрел!

Каронада выпалила. Что-то взлетело на флагшток грот-мачты и, развернувшись, превратилось в ало-золотой испанский флаг. Через мгновение он пошел вниз.

– Поздравляю с успехом вашего плана, сэр Томас, – сказал Хорнблауэр.

– Спасибо, милорд. – Фелл светился от удовольствия. – Я ничего бы не смог сделать, если бы ваша милость не согласились на мое предложение.

– Вы очень любезны, сэр Томас. – Хорнблауэр вновь повернулся к призу.

Чем ближе они подходили, тем более плачевное зрелище им представало; уже можно было различить болтающуюся на тросах стеньгу и сорванный руль за кормой. Внезапный рывок плавучего якоря сломал или выворотил мощные бронзовые петли, на которых держался руль. Сам якорь, благодаря весу цепи, по-прежнему оставался невидимым под сорванным рулем. Гомес, которого торжественно доставили на «Клоринду», понятия не имел, из-за чего случилась беда. Он поднялся на палубу – красивый, молодой, величественный перед лицом незаслуженного поражения. То, как он сник, узнав правду, не доставило Хорнблауэру ни капли удовольствия. Ни капли. Зрелище раздавленного противника даже отравило ему профессиональный триумф. Но в конце концов, больше трехсот невольников получили свободу.

Хорнблауэр диктовал депешу в Адмиралтейство, а Спендлав, владевший, помимо множества других неожиданных умений, еще и новомодной стенографией, записывал так быстро, что Хорнблауэр (он еще не вполне освоил искусство диктовки) за ним не поспевал.

– «В заключение я хочу особенно отметить изобретательность и рвение капитана сэра Томаса Фелла, сделавшие возможным этот образцовый захват».

Спендлав поднял глаза от блокнота и посмотрел на адмирала. Молодой человек знал правду, но немигающий взгляд, на который он наткнулся, не позволил ему возразить.

– И обычное официальное заключение, – сказал Хорнблауэр.

Ниже его достоинства объяснять свои мотивы секретарю. Да их и не удалось бы объяснить. Он по-прежнему не испытывал к Феллу ни малейшей приязни.

– Теперь письмо моему агенту, – сказал Хорнблауэр.

– Есть, милорд, – ответил Спендлав, переворачивая листок.

Хорнблауэр начал складывать в голове фразы следующего письма. Он хотел сказать, что, поскольку захват стал возможен лишь благодаря предложению сэра Томаса, он отказывается от своей доли поголовных и просит выплатить ее капитану.

– Нет, – сказал Хорнблауэр. – Отставить. Я не буду писать.

– Есть, милорд, – ответил Спендлав.

Можно уступить другому почести и славу, но нельзя уступить деньги. В этом будет нечто демонстративное, даже подозрительное. Сэр Томас может угадать правду и огорчиться, а этого допустить нельзя. И все равно Хорнблауэр жалел, что сэр Томас настолько ему несимпатичен.

Отчаявшиеся пираты В любви француженки смелы-ы-ы, Фламандок гу-у-убки сладки… —

во весь голос распевал молодой Спендлав за две комнаты от Хорнблауэра в Адмиралтейском доме. С тем же успехом он мог горланить в шаге от него, поскольку все окна были открыты ямайскому соленому бризу.

Италиа-а-аночки милы-ы-ы… —

присоединился к нему Джерард.

– Мои приветствия мистеру Спендлаву и мистеру Джерарду, – рявкнул Хорнблауэр Джайлсу, помогавшему ему одеваться, – и пусть они немедленно прекратят этот кошачий концерт. Повтори – я хочу убедиться, что ты запомнил слово в слово.

– Джентльмены, его милость шлет вам свои приветствия и требует немедленно прекратить кошачий концерт, – дисциплинированно повторил Джайлс.

– Очень хорошо. Беги и скажи.

Джайлс убежал, и Хорнблауэр с удовольствием услышал, как пение резко оборвалось. То, что молодые люди распелись (а еще больше тот непростительный факт, что они забыли о присутствии адмирала), свидетельствовало об их приподнятом настроении – вполне естественном, поскольку они переодевались к балу. Однако это не оправдание, ведь они отлично знают, что их главнокомандующий не выносит пения, и должны были догадаться, что сегодня он особенно раздражителен из-за этого самого бала, на котором целый вечер его будет терзать музыка: вязко-приторные и в то же время царапающие звуки. Мистер Хаф, надо думать, навел справки о вкусах своего главного гостя, так что будет карточный стол или два, но от мерзкого пиликанья не спрячешься и в ломберной комнате… Предстоящий бал не вызывал у Хорнблауэра той радости, что у его секретаря и флаг-адъютанта.

Хорнблауэр завязал галстук и тщательно поправил, добиваясь идеальной симметрии. Джайлс подал ему черный фрак. Хорнблауэр обозрел результат в зеркале при свете канделябров по обеим сторонам рамы. По меньшей мере, сносно, сказал он себе. Ширящееся поветрие, согласно которому офицеры ездят на приемы в штатском (следствие мирного времени), можно только одобрить, как и моду на черные фраки. Этот ему выбирала Барбара,