Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джайлс подал цилиндр, и Хорнблауэр изучил в зеркале добавочное впечатление, затем взял перчатки, вспомнил снять цилиндр и прошел через распахнутую Джайлсом дверь в коридор, где ждали Спендлав и Джерард.
– От имени Спендлава и моего прошу извинить нас за пение, милорд, – произнес Джерард.
Хорнблауэр удержался от резкого замечания – возможно, из-за умиротворяющего действия фрака.
– Что сказала бы мисс Люси, Спендлав, если бы услышала, как вы поете о француженках?
Спендлав широко улыбнулся в ответ – у него это выходило очень обаятельно.
– Я должен просить вашу милость еще об одном снисхождении: не рассказывайте ей.
– Не расскажу – при условии, что вы впредь будете хорошо себя вести.
Перед Адмиралтейским домом ждал открытый экипаж и стояли четверо матросов с фонарями, хотя от ламп над парадным входом и без них было довольно светло. Хорнблауэр забрался в экипаж и сел. Этикет на суше иной, чем на море; спуск в шлюпку сопровождал бы свист боцманских дудок, и Хорнблауэру его недоставало. В карету старший офицер залезает первым, так что, когда он сел, Спендлаву и Джерарду пришлось обойти экипаж и открыть другую дверь. Джерард разместился рядом с адмиралом, Спендлав – напротив них, спиной к лошадям. Экипаж проехал между фонарями в арке в чернильно-черную ямайскую ночь. Хорнблауэр вдохнул теплый тропический воздух и нехотя признал про себя, что ехать на бал – не такое уж тяжкое испытание.
– Вы никак нацелились на выгодную партию, Спендлав? – спросил он. – Насколько я понимаю, мисс Люси унаследует все. Однако на вашем месте я, прежде чем делать предложение, узнал бы, нет ли племянников с отцовской стороны.
– Выгодная партия, возможно, не помешала бы, милорд, – ответил из темноты голос Спендлава, – однако я должен сказать вам, что в делах сердечных я обречен на проигрыш с рождения… или, по крайней мере, с крестин.
– С крестин? – озадаченно переспросил Хорнблауэр.
– Да, милорд. Возможно, вы помните мое имя?
– Эразмус.
– Именно так, милорд. Его нельзя сократить до ласкового домашнего. Может ли женщина влюбиться в человека по имени Эразмус? Неужели хоть одна из них заставит себя прошептать: «Раззи, милый»?
– Допускаю, что это возможно.
– Дай Бог мне до этого дожить, – сказал Спендлав.
На удивление приятно было ехать через ямайскую ночь в экипаже, запряженном парой отличных лошадок, с двумя милыми молодыми людьми, особенно (сказал себе Хорнблауэр) когда славно потрудился и заслужил отдых. Его корабли успешно патрулируют Карибское море, с пиратством и контрабандой почти покончено. Сегодня он может вообще не думать о делах. Ему не грозит никакая опасность. Опасности – далеко за горизонтом и во времени, и в пространстве. Можно откинуться на мягкие кожаные подушки, думая лишь о том, как не помять черный фрак и крахмальное жабо.
Гостеприимство, с которым его встретили в доме Хафов, было, как и следовало ожидать, несколько чрезмерным. Бесконечно слышалось «милорд» и «ваша милость». Хаф был состоятельный плантатор и настолько не любил английскую зиму, что в отличие от других вест-индских землевладельцев жил на Ямайке, а не только получал отсюда доходы. И все же, несмотря на свое богатство, он не смел до конца поверить, что принимает пэра, адмирала и главнокомандующего в одном лице, человека, чья протекция может быть чрезвычайно полезна. И он, и миссис Хаф так обхаживали Хорнблауэра, что даже Спендлаву и Джерарду перепало избыточного внимания. Вероятно, Хафы полагали, что вернее завоюют благосклонность главнокомандующего, если заручатся расположением его секретаря и флаг-адъютанта.
Люси Хаф была миловидная барышня лет семнадцати-восемнадцати; Хорнблауэр уже видел ее на нескольких приемах. Он убеждал себя, что не может испытывать никаких чувств к девочке только вчера из-за классной парты – можно сказать, недавно из колыбели, – какой бы та ни была хорошенькой. В ответ на его приветственную улыбку она потупилась, потом глянула на него мельком и тут же отвела взгляд. Занятно было видеть, что она совсем не так робеет с молодыми людьми, которые куда скорее могли вызвать ее интерес.
– Ваша милость, насколько я понимаю, не танцует? – спросил Хаф.
– Горько слышать напоминание о том, чего я буду лишен в обществе столь очаровательных дам, – ответил Хорнблауэр, вновь улыбаясь миссис Хаф и Люси.
– Тогда, может быть, сыграем роббер-другой, милорд? – предложил Хаф.
– Фортуна вместо Терпсихоры? – Хорнблауэр всегда старался говорить о музыке так, будто высоко ее ценит. – Я приударю за первой в ущерб второй.
– Судя по тому, что я слышал об успехах вашей милости в висте, – сказал Хаф, – сердце Фортуны давно принадлежит вам.
Бал, видимо, начался уже некоторое время назад. В зале были примерно четыре десятка молодых людей и барышень, десяток пожилых дам на стульях у стен и оркестр в углу. Хаф провел их в соседнюю комнату. Хорнблауэр кивком отпустил Джерарда и Спендлава, после чего сел играть с Хафом и двумя величавыми старухами. Дверь почти заглушала назойливый грохот оркестра, пожилые дамы играли вполне прилично, и час прошел к общему удовольствию. Конец ему положила миссис Хаф.
– Перед ужином будет полонез, – объявила она, входя. – Я настоятельно прошу вас отложить карты и выйти посмотреть.
– Если ваша милость согласны… – извиняющимся тоном проговорил Хаф.
– Желание миссис Хаф для меня закон, – ответил Хорнблауэр.
В бальном зале было, разумеется, одуряюще жарко. Лица раскраснелись и блестели от пота, однако в танцорах, которые выстроились для полонеза, не чувствовалось усталости. Оркестр подбадривал их своими загадочными звуками. Спендлав вел
