Жизнь как приключение, или Писатель в эмиграции - Константин Эрвантович Кеворкян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока во лжи неукротимы
сидят холеные, как ханы,
антисемитские кретины
и государственные хамы,
покуда взяточник заносчив
и волокитчик беспечален,
пока добычи ждет доносчик, —
не умер Сталин.
Его дружба с диссидентами и нежелание плыть в общей струе в 1973-м привели к исключению Чичибабина из Союза Писателей. Исключали всё те же украинские литераторы, «совесть нации», которые и доныне завывают с различных трибун о своём «патриотизме», о «долге перед Родиной». Недаром другой харьковский литератор – отсидевший в советских лагерях украинский поэт-диссидент Степан Сапеляк – всю эту клику драчей-яворивских-павлычек в личной беседе иначе как «стукачами» не называл. И первый «оранжевый» майдан, воспетый упомянутыми персонажами, Степан не слишком жаловал (до второго не дожил).
Конфронтацию Чичибабина с властью тщательно выпячивают антисоветски настроенные литературоведы и пропагандисты, но реальность куда интересней расхожих штампов. Номинально числясь скромным бухгалтером Харьковского трамвайно-троллейбусного управления, Борис Алексеевич оставался весьма заметной фигурой литературной жизни, центром притяжения для молодых поэтов и заезжих мэтров, являлся объектом неусыпного бдения КГБ и восхищённого внимания женщин. Одна из почитательниц, Лилия Карась-Чичибабина, стала его истинной Музой и доныне старательно сохраняет литературное наследие поэта.
Можно сказать, вся русская поэтическая школа Харькова в той или иной степени ученики Бориса Алексеевича – например, Станислав Минаков, после государственного переворота 2014 года стараниями литераторов-майданщиков исключённый из Союза Писателей Украины и вынужденный уехать из Харькова. Так же уехавшие из города поэт Герман Титов и поэтесса Анна Долгарева; остающиеся в Харькове Ирина Евса, Нина Виноградова, Андрей Дмитриев. В общем, целая плеяда харьковско-русских поэтов, известных далеко за пределами родного города – это тоже наследие Бориса Алексеевича. Если отойти от классического деления на литературные жанры, а воспринимать литературу как совесть общества, то наследниками Чичибабина являются все харьковские литераторы, не променявшие свои убеждения на повязки полицаев.
Чичибабин имел славу человека не только талантливого, но и совестливого. Его авторитет среди харьковской интеллигенции непоколебим, а потому у украинских пропагандистов постоянно возникает соблазн использовать его имя в собственных целях. Однако свои последние годы жизни Чичибабин публично и многократно критиковал возрождение национализма на Украине, и могу лишь предположить, какую гадливость вызывали бы у великого гуманиста Бориса Алексеевича Чичибабина нынешние людоедики от литературы вроде Ницой, Андруховича или Подеревянского…
Своеобразной эпитафией Борису Чичибабину стал гениальный «Плач об утраченной Родине», публично прочтенный им в эфире нашей программы «Первая Столица» в 1992 году. Большое пронзительное стихотворение, пропитанное болью и острым осознанием гибели страны, которая так много дала и много взяла у поэта:
… С мороза душу в адский жар
впихнули голышом:
я с Родины не уезжал —
за что ж её лишён?
Какой нас дьявол ввёл в соблазн
и мы-то кто при нём?
Но в мире нет её пространств
и нет её времён […]
Что больше нет её, понять
живому не дано:
ведь Родина – она как мать,
она и мы – одно…
Поэт страстно говорит о том, что значит для него понимание общей Родины, разделённой самозванцами на тесные загоны; настойчиво противопоставляет божественное и созидательное – дьявольскому и разрушительному:
Из века в век, из рода в род
венцы её племён
Бог собирал в один народ,
но Божий враг силён […]
К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет…
Мы в той Отчизне родились,
которой больше нет.
Сегодня писаки-щелкухи в националистической одури переписывают историю харьковской литературы, в которой уже не находится места Ивану Бунину, Всеволоду Гаршину, Аркадию Аверченко, Велимиру Хлебникову, Борису Слуцкому, Юрию Милославскому, Эдуарду Лимонову и многим иным знаменитым именам. Их настырно пытаются подменить прогитлеровскими коллаборантами и националистическими агитаторами, что часто оказывается одно и то же.
Но в суровых условиях выживания современной литературы, когда читатель голосует за автора своим отнюдь не тугим кошельком, ему значительно проще сэкономить на новомодном фальсификате и просто взять с полки проверенную временем классику, к которой, несомненно, относится и замечательный русский поэт, харьковчанин Борис Алексеевич Чичибабин.
Пелевин и «Уркаина»
Виктор Пелевин – создатель миров, столь реалистичных, что жизнь в его произведениях видится куда правдивей окружающей действительности. У самых недоверчивых даже возникает вопрос: а существует ли она, реальная жизнь? И существует ли сам таинственный, мало кем виданный воочию Пелевин?
Начнем с последнего: невзирая на все конспирологические теории, Виктор Пелевин вполне реальный человек, подтверждаю лично и помню по Литинституту Явления, им описываемые, тоже вполне узнаваемы, что вызывает огромный читательский интерес. Многие пелевинские фразы вошли в поговорку, в жаргон, в единение знающих тексты: последнее читающее поколение весьма ревностно относится к хранимым им знаниям и свысока посматривает на посторонних. Из всей современной литературы книги Пелевина идеально приспособлены для подобного «тайного знания».
С детства приученный к чтению бывший советский интеллигент привычно подхватывает художественные образы и легко переносит их в окружающий мир. Так поклонники Толкиена уходят в эльфы и гномы через реконструкцию вымышленных событий. Или в повести «Трудно быть богом» Стругацких несколько поколений сограждан до одури узнают окружающую их действительность. С той только разницей, что у Стругацких все-таки ощутим гуманистический пафос эпохи созидания, а Пелевин такой отдушины читателям не оставляет.
Писатель точно чувствует свое время, когда информация (точнее говоря, направление потоков информации) правит миром. Природа этих потоков, рождение образов, которые становятся маркерами эпохи и указателями её дальнейшего развития, занимают Пелевина и дают нам возможность погрузиться в новые для большинства ощущения.
Кроме тайных смыслов и видений, вызывает интерес остросатирическая составляющая произведений Пелевина. Возьмем, к примеру, антиутопию «S.N.U.F.F.», написанную и опубликованную вскоре после поразившей воображение всего постсоветского пространства карнавальной «оранжевой революции» на Украине. Вполне сознательно автор назвал примитивный и деградирующий мир Земли будущего «Уркаиной»: «Они называют ее Уркаинским Уркаганатом, или Уркаиной, а себя – урками (кажется, это им в спешке переделали из «укрое»)». Там жители говорят на придуманном политтехнологами искусственном языке «на базе украинского с идишизмами», к которому «зачем-то пристегнули очень сложную грамматику, блуждающий твердый знак и семь прошедших времен».
Разумеется, понятие «Уркаина» куда шире отдельно взятой бывшей союзной республики – это весь постсоветский мир или даже вся живущая в эпоху цветных революций и постправды планета.
«Оркские революции готовят
