Соль и волшебный кристалл - Эбби-Линн Норр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Остаток каникул прошел спокойно. После Нового года Антони вернулся к работе, а я начала новый семестр в школе. Жизнь казалась бесконечной чередой рутины, только вот мамина летаргия становилась все сильнее, и она все чаще выскальзывала из этой рутины. Я беспомощно ждала ее возвращений из моря, уговаривала поесть и ощущала, как мною овладевает отчаяние: мама уходила все дальше, и скоро я не смогу до нее дотянуться.
Глава 9
Произошло что-то ужасное – я это поняла еще до того, как открыла глаза. За один судорожный вдох мое тело полностью проснулось и напряглось. Я подняла голову с подушки и нашла взглядом электронные часы на прикроватном столике: час тридцать три ночи.
Моя комната была окрашена в тысячи оттенков темно-синего и черного, на ковер благодаря слабому свету звезд падала еле заметная тень. Краем глаза я отметила, что в комнате кто-то есть, и резко села; из горла уже готовился вырваться русалочий голос.
Сначала мне показалось, что это призрак из фильма ужасов – бледная девушка со склоненной головой, длинные черные волосы закрывают лицо, вся ее поза воплощает не просто разбитое сердце, но надломленную душу. Сердце у меня отчаянно заколотилось, пальцы похолодели. Я знала эту бледную сломленную женщину.
– Мама?
Мне сложно было признать, что в изножье моей кровати стояла моя сильная бесстрашная мать.
Она медленно подняла голову, волосы упали, открывая лицо.
– Прости, – прошептала она.
В глубине души мне продолжало казаться, что я сплю, потому что эта измученная и сдавшаяся женщина никак не могла быть мамой. Я вылезла из-под одеяла и подползла на тот конец кровати. Трогать ее я боялась, но еще больше боялась не трогать и продолжала отчаянно надеяться, что это сон, что я потянусь к ней, проснусь и все это окажется кошмаром.
– За что? – Я коснулась ее рук, скользнула ладонями к ее плечам, потом к шее, а она подняла голову и посмотрела на меня.
От вида этих несчастных глаз мне стало трудно дышать. Хотелось кричать.
– Запри меня, пожалуйста, – шепотом жалобно попросила мама.
У меня мороз пошел по телу.
– Что? – Я не могла поверить, что действительно это слышу. Голос мой звучал пронзительно и испуганно. Я едва его узнала, и он наполнил меня отвращением.
– Запри меня в моей комнате, – она говорила, нет, уговаривала меня русалочьим голосом, но в его мелодии чувствовался безобразный диссонанс. Меня пробрала дрожь. Когда-то ее голос был прекрасным, но сейчас казался сорванным и полным отчаяния. Он звучал не в тон.
Тут я внезапно вспомнила дневник давно покойной пани Александры Новак, и по моим жилам будто потекла ледяная вода, а голова загудела от боли. Именно об этом писала Александра. Сибеллен, русалка-прародительница Новаков, тоже просила, чтобы ее заперли, незадолго до того, как исчезла навсегда.
– Запри меня, – снова прохрипела мама. – Пожалуйста.
На слове «пожалуйста» голос ее сорвался, и меня начало трясти – я чувствовала это под коленками, в локтях и в плечах, в основании шеи.
Тут мне пришлось опустить голову, чтобы она не видела моего лица. До сих пор я еще ни разу так себя не ненавидела. Что же я за отвратительная, жалкая эгоистка, негодная и бессовестная дочь?! Я чувствовала, как гневные слезы жгут мне глаза. Сделав медленный глубокий вдох, я заставила себя расслабиться, потом подняла голову и посмотрела на маму. Попыталась улыбнуться, но, скорее всего, вышла у меня гримаса боли. Уголки губ у меня дрожали, и я надеялась, что в темноте мама этого не видит, хотя и понимала, что это самообман.
– Так, мама, пойдем на берег.
Босиком, без теплой одежды мы, словно призраки, беззвучно выскользнули из спящего особняка. Вот во что превратилась моя мама, с горечью думала я, пока мы шли через песчаные дюны к тому священному месту, где вода встречалась с песком.
Мама молчала, пока я вела ее к Балтике. Она двигалась как тело, в котором никого не было, просто опустевшая оболочка без воли и разума.
Когда мы встали в прибое друг напротив друга, по щекам у меня потекли русалочьи слезы. Я обняла маму и притянула к себе. Она обняла меня в ответ, но слишком медленно, и ее недостаток собственного «я», отсутствие «мамства» заставили меня зарыдать еще сильнее.
– Пора, мама. – Голос мой звучал ровно, и спасибо ему за это. – Ты сделала для меня все, что могла, ты стольким пожертвовала. Я, наверное, даже не узнаю никогда, скольким именно.
Глаза ее в лунном свете выглядели огромными и прозрачными. Она старалась понять, что происходит, постепенно осознавая, в чем дело и что именно я говорю.
У меня разбилось сердце, когда я посмотрела в эти глаза, и это дало мне силу продолжать. Дыхание мое сбилось.
– Ты меня научила тому, что такое любовь, ты сделала меня той, кто я есть. Ты дала мне умение быть независимой и находчивой. Твоя сила сделала меня сильной.
– Тарга…
– Ты теряешь себя, становишься тенью себя прежней, и я не имею никакого права тебя удерживать. Я этого просто не вынесу. Плыви. Будь свободной. Надеюсь, ты сможешь меня когда-нибудь простить.
– Простить? – Ее рука медленно поднялась к моему лицу, и она принялась качать головой.
– Да, – кивнула я. – Мне нужно, чтобы ты меня простила. За то, что мне не хватило сил тебя отпустить прежде, чем дело дойдет до такого.
– Нет. – Мамин взгляд слегка прояснился, и она притянула меня к себе. Меня трясло от сдерживаемых рыданий. Стоя в волнах прибоя, она прошептала куда-то мне в волосы: – Тс-с-с, нечего прощать.
Она ошибалась, но мы не спорить сюда пришли, и я уже начинала терять решимость.
– Я люблю тебя, мама. Я всегда буду тебя любить.
– Я тоже тебя люблю, Тарга. – Она говорила очень медленно, почти смазывая слова, как будто ей тяжело было их выговаривать.
Я поцеловала ее в обе щеки и отошла.
– А теперь уходи, пожалуйста. Уходи. Ты свободна.
Колени у меня дрожали так сильно, что я боялась – если мама задержится еще на секунду, я упаду, и тогда она никогда не уйдет.
По ее лицу теперь тоже текли русалочьи слезы. Уходя все дальше от берега спиной вперед, в то время как волны Балтики пропитывали ее одежду, она
