Наследие Божественной Орхидеи - Зорайда Кордова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тетя Сильвия налила себе немного вина и задумчиво кивнула. Ей нравилось давать рассказам матери рациональную интерпретацию.
– Скорее всего, это случилось из-за предлежания плечика, а может, из-за формы утробы твоей матери.
– Четырнадцатое мая, – проговорила Маримар. – Это сегодня.
– Я думала, ты терпеть не можешь дни рождения, – сказала Эрнеста, потирая свою кривую переносицу. – Ты никогда их не праздновала. Я даже не знала, какого он числа. А вы?
Ее братья и сестры покачали головами, как будто никто из них никогда по-настоящему не думал о том, что не знает, когда родилась мать. Маримар, как и Рей, рылась в документах, но так и не нашла свидетельства о рождении или какого-либо доказательства. Доказательства чего? Что бабушка реальный человек, а не пришелец из далекого волшебного царства?
– Я не утруждала вас своими днями рождения. Вот почему я прошу вас всех отпраздновать мою смерть.
– Отдает патологией, – сказал Рей. – Но так уж вышло, что мне нравится патология.
Орхидея уставилась на тлеющие угли в камине. На мгновение ее глаза стали молочно-белыми, но затем она моргнула, и темные радужки вернулись.
– Я знаю, что у вас есть вопросы. У меня нет ответов. Я сделала все, что могла. Я знала цену y lo hice de todos modos. Ya no tengo tiempo.
Семейство обменялось обеспокоенными взглядами. Орхидея никогда не переходила с языка на язык. Маримар и некоторым другим потребовалось некоторое время, чтобы мысленно перевести слова с родного языка Орхидеи. Она знала цену и все равно сделала это. У нее нет времени. Маримар сделала неуверенный шаг вперед. В ее представлении Орхидея была величественна, как гора, и непостижима, как море. Она устанавливала жесткие правила. Наполняла их умы фантазиями. Она могла смеяться и через секунду запереться у себя комнате. Как будто внутри нее была какая-то щербинка, рана, передавшаяся всем детям и, возможно, внукам. Но в женщине, которая преображалась сейчас перед ними, Маримар заметила то, что не привыкла видеть в бабушке, – страх.
– Все в порядке, ма, – сказал Калеб-младший, его голос был мягким, но на лбу образовались морщины.
Энрике поморщился.
– Ничего не в порядке.
Раздался шелестящий звук, как будто ветром унесло листы бумаги. Уши заложило. Заскрипели половицы и петли. У входа в гостиную появилась группа незнакомых людей. Пятеро. У них были общие семейные черты – смуглая кожа, черные волосы и надменные улыбки. Все они выглядели так, словно сошли со старой фотографии шестидесятых годов. Три женщины, все в платьях. Двое высоких мужчин в белых рубашках на пуговицах, заправленных в коричневые брюки с ремнем. Несмотря на то что все сжимали в руках приглашения, они казались незваными гостями. Воробьи среди колибри.
Феликс, как всегда дипломатичный, махнул им рукой, приглашая войти.
– Добро пожаловать!
– Кто они, черт возьми? – прошептал Рей в ухо Маримар.
– Тайная семья? – предположила она.
У Маримар возникло смутное ощущение дежавю, словно она встречала их раньше.
Одна из женщин принюхалась. Ее карие глаза остановились на Орхидее с тихой обидой. Она обратила внимание на пыль, покрывавшую почти каждую поверхность в комнате. Заметила грязь на своих практичных черных туфлях. Коснулась золотого образка с изображением Девы Марии у себя на груди.
Преодолев неловкость, старший мужчина из группы подошел к Орхидее, которая каким-то образом умудрялась выглядеть как королева, укоренившаяся на своем троне.
– Вильгельм, – приветствовала его Орхидея.
– Сестра, – сказал он. Звук его голоса доходил с некоторой задержкой.
– Сестра? – повторила Флоресида.
Маримар вдруг почувствовала уверенность и, усмехнувшись, спросила:
– Кто это?
– Буэнасуэрте, – объяснила Орхидея. – Мои братья и сестры.
– Я думал, ты единственный ребенок в семье, – сказал Калеб-младший.
Орхидея величаво покачала головой. Виноградные лозы, растущие из земли, обвились вокруг ее стула, покрываясь зелеными бутонами. Ее глаза побелели, потом снова почернели.
– Она сбежала от нас после того, как мама вышла замуж за нашего отца, – сказал Вильгельм.
Он стоял рядом, но казалось, будто сошел со старой фотографии с оттенком охры или жженой сиены. Маримар заметила это сразу, но теперь это стало очевидно. Словно чем дольше они там стояли, тем более блеклыми становились.
– Я убежала, потому что предпочла попытать счастья на улице, чем провести еще одну минуту под крышей Буэнасуэрте, – ответила Орхидея. – Ты позаботился об этом.
Вильгельм втянул воздух сквозь зубы.
– Мы были детьми, а ты – слишком чувствительной. Ты всегда была чересчур нежной.
Члены семьи Монтойя единодушно рассмеялись.
– Думай, как хочешь, брат. Я огорчена, что здесь нет вашего отца или Аны Крус. Я хотела увидеть вас всех еще раз. Хотела, чтобы вы знали, что я не умерла и не исчезла, как считала моя мать.
– Наша мать болела из-за тебя, – с горечью сказала женщина с плотно сжатыми губами. – Она умерла, думая, что ты ее ненавидишь.
– Полагаю, в то время так и было. Но это прошло.
– Она рассказала мне, что ты сделала, – сказала женщина с карими глазами, затем указала на высокий потолок. – Как ты все это заполучила.
Смех Орхидеи был похож на глубокий рокот.
– Того, что ты знаешь, мне не хватило бы даже на то, чтобы полить комнатный цветок, Грета.
Грета уперла кулаки в бедра. Рей и Калеб-младший медленно придвинулись и встали по обе стороны от кресла Орхидеи, как часовые.
– Спокойно, Грета, – сказал третий Буэнасуэрте, долговязый, с черными, напоминающими чернильное пятно волосами. Он нежно положил руку на плечо сестры, как tío Феликс успокаивал Энрике, и было приятно знать, что все семьи похожи в каких-то вещах. Есть те, кто чувствует слишком сильно, те, кто мало чувствует, а еще те, кто знает, как с чувствами справиться.
– Если наша сестра готова оставить прошлое позади и извиниться за то, через что она заставила пройти нашу мать, мы готовы ее выслушать.
– Ты неправильно понял, Себастьян, – сказала Орхидея. – Я пригласила вас не для того, чтобы извиняться. Изабелла Буэнасуэрте была такой, какой была, и я нутром чую, что я была для нее только обузой. Я буду сознавать это до своих последних мгновений. Ты неправильно понял, что она заболела из-за меня.
– Тогда зачем было звать нас сюда? – спросил Вильгельм.
Охристая бледность всех Буэнасуэрте посерела, они стали настоящей черно-белой фотографией. Даже воздух вокруг них искривлялся и тускнел по краям, как будто они находились на другом уровне существования.
– По правде говоря, я надеялась, что придет ваш отец.
– Он нездоров, – сказала Грета. – Ана Крус осталась ухаживать за ним.
– Жаль. Мне бы хотелось снова увидеть Ану Крус, – сказала Орхидея. – Реймундо, будь добр, принеси мне портсигар с каминной полки.
Рей выполнил ее просьбу. Серебряный портсигар был украшен инициалами БЛ и звездой с расходящимися лучами. Однажды Маримар попыталась открыть его, но маленький рычажок сбоку не поддавался.
Конечно, в руках Орхидеи крышка тут же
